Семья разговляется
- Поедемте к нам, - упрашивали знакомые, когда стали расходиться из церкви. - Поедемте, вместе разговеемся.
Но Хохловы поблагодарили и с достоинством отказывались.
- Нет уж, мы всегда дома! Уж это такой праздник - сами понимаете… Вся семья должна быть в сборе. Мы всегда дома разговляемся, все вместе, сами понимаете… И детки ждать будут, как же можно?..
Радостно, торжественно.
Колокола гудят, на улицах толпа народа.
Радостно, торжественно.
Хохлов говорит жене:
- Швейцару пять, старшему дворнику пять…
- Посмотри, какой красивый вензель на подъезде, - перебивает жена. - Надо шесть. Прибавь рубль, а то сразу начнет с квартирными приставать.
- Все равно, рублем не замажешь… Для фрейлейн что купила?
- Браслетку, - вздохнула жена. - За шесть рублей, дутая, но очень миленькая. И потом, я на коробочку попросила другую цену наклеить. Приказчик очень симпатичный, написал - двенадцать с полтиной. По-моему, это даже еще естественнее, чем, например, просто тринадцать или двенадцать. Не правда ли? Но до чего я устала со всеми этими дрязгами! Обо всех нужно подумать, а ведь я одна. Поручить некому, а у всех претензии. Глаша (вообрази себе нахальство!) подходит ко мне на днях и заявляет: «Будете для меня подарок покупать - купите коричневого бордо на платье». Каково! И ведь прекрасно знает, что я сама коричневое ношу!
- Распущенность! Сама виновата. Не надо распускать.
Приехали.
Швейцар торжественно распахнул двери.
- Христос Воскресе! С праздником, ваша милость!
Эту радостную весть первых христиан он произнес так спокойно и почтительно, словно докладывал: «Тут без вас господин приходили».
А Хохлов молча вытянул из-под отворота шубы бумажник, нахмурившись, вынул пять рублей и отдал их швейцару.
- Началось! - вздохнула жена. Поднялись по лестнице.
На звонок отворила горничная и неестественно оживленно поздравила.
- Подарок после отдам, - сказала барыня и подумала: «И чего эта дура радуется? Воображает, кажется, что я ей коричневого купила».
В столовой ждали две девочки.
- Мама! - сказала одна. - Катя от большого кулича изюмину выколупала. Теперь там дырка.
- А Женя пасху руками трогала.
- Очень мило! Очень мило! - запела мать. - Вот как вы встречаете родителей. Вместо того чтобы похристосоваться и поздравить с праздником, вы вот как… А где ваша фрейлейн? Куда она девалась?
- Фрейлейн в гостиной, в зеркало смотрится, - отвечали девочки дуэтом.
- Час от часу не легче! Жалованье платишь, подарки покупаешь, а уйдешь из дому лоб перекрестить - и детей оставить не на кого. Фрейлейн Эмма! Где же вы?
Вошла фрейлейн с напряженно-праздничным лицом. В волосах кокетливо извивалась старая, застиранная лента.
Фрейлейн сделала полупоклон, полуреверанс, то есть, склонив голову, слегка лягнула ногой под юбкой, и сказала:
- Ich gratuliere…1
- Это очень хорошо, моя милая, - перебила ее хозяйка, - но вы также не должны забывать свои обязанности. Дети шалят, портят куличи…
У немки сразу покраснел носик.
- Я гавариль Катенько, а Катенько отвешаль, что кулиш не святой. Я не знаю русски обышай, што я могу?
- Ну, перестаньте! Об этом потом поговорим. А где Петя?
- Петя пошел к заутрени во все церкви сразу, - отвечал дуэт. - Я говорила, что мама рассердится, а он говорит, что он не просил вас, чтобы вы его рождали, и что вы не имеете права вмешиваться.
- Ах, дрянь эдакая! Ох, бессовестный! - закудахтала мать.
- В чем дело? - спросил, входя, Хохлов. - Вот вам подарок. Фрейлейн, вам браслетка. А вам, дети, - крокет.
Дети надулись.
- Какой же подарок! Крокет вовсе не подарок. Крокет еще в прошлом году обещали без всякого праздника.
- Цыц! Вон пошли! Сидите смирно или убирайтесь вон из комнаты! Не дадут отцу-матери разговеться спокойно. Где Петька?
- Во все церкви пошел… не имеете права вмешиваться… он не просил, - отвечал дуэт.
- Что такое? Ничего не понимаю. Вот я ему уши надеру, как вернется. Будет помнить! Не давать ему ни кулича, ни пасхи! Эдакая дрянь!
Хохлов сел за стол.
- Это что? Поросенок? Чего ты там в него натыкала? И к чему было фаршировать, когда я ничего фаршированного в рот не беру! Только добро портят. Муж горбом выколачивает гроши, а вы хоть бы подумали, легко ли это ему дается. Вы только сидите да фаршируете! Эдак, матушка, ты хоть миллион профаршируешь, раз в тебе нет никакой самокритики. Так тоже нельзя! Ну, к чему здесь, спрашивается, огурец лежит? Ну, кого ты думала огурцом удивить?
- Да я думала, что, может быть, Август Иванович разговеться заедет.
- Август Иваныч! Очень ты его огурцом удивишь! Одна фанаберия. Передай сюда яйца.
Хохлов треснул яйцом об край тарелки. Жидкий желток брызнул ему на жилетку и пошел по пальцам.
- Это что? А? Всмятку! Позвать сюда Мавру! Позвать сюда мерзавку, которая на Пасху яйца всмятку варит. А? Каково? Двенадцать рублей жалованья, яиц сварить не умеет!
Вошла кухарка, встала у дверей.
- Это что? А? Это крутое яйцо? А?
- Виновата-с! К нему в нутро тоже не влезешь. Кто его знает, отчего оно не сварилось… Я ведь тоже не Свят Дух!..
- Скажи лучше, что ты мне с жилеткой сделала! У меня жилет тридцать рублей стоит; я его десять лет ношу, а ты мне его в один миг уничтожила! С меня подарков требуешь, а сама меня по миру норовишь пустить! Вон! Чтоб духу твоего… Кто там звонит? Ага, Петя! Тебя-то мне и нужно! Ты как смел без спросу в церковь уйти? А? Отвечай!
- Да что ж, когда вы не пускаете! Я ведь тоже человек. У меня религиозная потребность…
- Ах ты, поросенок! Скажите пожалуйста, какие он отцу слова говорит! Отец на них работает, отец их воспитывает, одевает, обувает, ночей не спит да думает, как бы им хорошо было…
- А где подарки?
- Слушаться не хотят, а о подарках не забудут. Тебе мать коньки купила, только я их тебе не дам! Нет, братец! Ты воображаешь…
- Не надо мне ваших коньков! Кто ж к лету коньки дарит! Все только нарочно!
- Сам же всю осень ныл, что коньков нет!..
- Так это осенью было! А теперь я же вам намекал, что мне удочка нужна. Если вы отец, так вы и должны относиться по-родительски.
- Ах ты, поросенок! Вон отсюда! Ничего не получишь! Не давать ему ничего! Ни кулича, ни пасхи! Ничего!
- А, так вот же вам!
Петя шлепнул ладонью по пасхе и удрал в свою комнату.
- Пойду, отдам прислуге подарки, - сказала Хохлова и встала из-за стола.
Муж остался один и долго молча жевал.
- Ну что, рады небось? - спросил он, когда жена вернулась.
- Разве их чем-нибудь обрадуешь? Даже не поблагодарили… Глаша говорит, что фрейлейн плачет.
- Чего она?
- Браслетка не нравится. Не к лицу.
- Вот дура!
- Такая миленькая браслетка. И два сердечка подвешены. Им все мало!
- Ну, вот и разговелись. Теперь можно и на боковую. Слышишь? Что это там за треск? А?
- Ничего. Это девчонки крокет ломают.
- Эдакие дряни! Вот я им ужо!!