Николай Гоголь. Сорочинская ярмарка. Глава XII
Артемовский-Гулак. Пан та собака.
- Может, и в самом деле, кум, ты подцепил что-нибудь? - спросил Черевик, лежа связанный вместе с кумом, под соломенною яткой.
- И ты туда же, кум! Чтобы мне отсохнули руки и ноги, если что-нибудь когда-либо крал, выключая разве вареники с сметаною у матери, да и то еще, когда мне было лет десять отроду.
- За что же это, кум, на нас напасть такая? Тебе еще ничего; тебя винят по крайней мере за то, что у другого украл; за что же мне, несчастливцу, недобрый поклеп такой: будто у самого себя стянул кобылу. Видно, нам, кум, на роду уже написано не иметь счастья!
«Горе нам, сиротам бедным!» Тут оба кума принялись всхлипывать навзрыд. «Что с тобою, Солопий? - сказал вошедший в это время Грицько. - Кто это связал тебя?»
- А! Голопупенко, Голопупенко! - закричал, обрадовавшись, Солопий. - Вот, это тот самый, кум, об котором я говорил тебе. Эх, хват! вот, Бог убей меня на этом месте, если не высуслил при мне кухоль мало не с твою голову, и хоть бы раз поморщился.
- Что ж ты, кум, так не уважил такого славного парубка?
- Вот, как видишь, - продолжал Черевик, оборотясь к Грицьку, - наказал Бог, видно, за то, что провинился перед тобою. Прости, добрый человек! Ей-богу, рад бы был сделать все для тебя… Но что прикажешь? В старухе дьявол сидит!
- Я не злопамятен, Солопий. Если хочешь, я освобожу тебя! - Тут он мигнул хлопцам, и те же самые, которые сторожили его, кинулись развязывать. - За то и ты делай как нужно: свадьбу! - да и попируем так, чтобы целый год болели ноги от гопака.
- Добре! от добре ! - сказал Солопий, хлопнув руками. - Да мне так теперь сделалось весело, как будто мою старуху москали увезли. Да что думать: годится, или не годится так - сегодня свадьбу, да и концы в воду!
- Смотри ж, Солопий: через час я буду к тебе; а теперь ступай домой: там ожидают тебя покупщики твоей кобылы и пшеницы!
- Как! разве кобыла нашлась?
- Нашлась!
Черевик от радости стал неподвижен, глядя вслед уходившему Грицьку.
- Что, Грицько, худо мы сделали свое дело? - сказал высокий цыган спешившему парубку. - Волы ведь мои теперь?
- Твои! твои!