Подходцев и двое других. Часть I. Глава 5. Издательское предприятие

 

Большая пустынная комната, только по окраинам обставленная кое-какой мебелью, дремлет в сумерках. На одной из кроватей еле виден силуэт крепко спящего человека. То, что он крепко спит, чувствуется по его ровному дыханию и неподвижной позе.

И если бы к нему наклониться ближе, можно было бы увидеть, что во сне он улыбается. Так спать может только человек с чистой совестью.

Это Подходцев.

Его неразлучные товарищи по комнате в совместной жизни - Клинков и Громов - должны быть недалеко, потому что эта троица почти никогда не расстается...

Действительно, не успели еще сумерки сгуститься в темный весенний вечер, как на лестнице раздались два голоса - бархатный баритон Клинкова и звенящий тенор Громова:

- А я тебе говорю, что эта девушка все время смотрела на меня!

- Это ничего не доказывает! В паноптикумах публика больше всего рассматривает не красавицу Клеопатру со змеей, а душительницу детей Марианну Скублинскую!

Не найдя на это ответа, грузный Клинков сердито запыхтел и первым вошел в общую комнату, захлопнув дверь перед самым носом Громова.

- Пусти! - прозвенел Громов, налетая плечом на дверь.

- Проси прощенья, - прогудел голос Клинкова изнутри.

- Ну ладно. Прости, что я тебя назвал идиотом.

- Постой, да ведь ты меня не называл идиотом?

- Я подумал, но это все равно. Пусти! Если не пустишь, встану завтра пораньше и зашью рукава в твоем пиджаке.

- Ну, иди, черт... С тебя станется.

Громов вошел, и тут же оба издали удивленное восклицание:

- Чего это он тут набросал на полу?

- Какие-то бумажки. Может быть, старые письма его возлюбленных...

- Или счета от несчастного портного...

- Или повестки от мирового...

Клинков поднял одну скомканную бумажку, расправил ее и вскрикнул:

- Господи Иисусе! Да ведь это деньги. Пятирублевая бумажка.

- И вот!

- И вот! Я слепну! Я задыхаюсь!

- Да тут их десятки!

- Сотни!

- Зачем он их разбросал тут?

- Я догадываюсь: он хочет нас поразить.

- Знаешь, давай сделаем вид, что мы ничего не замечаем.

- Идет. Эй, Подходцев! Не стыдно ль спать, когда цвет русской интеллигенции бодрствует?! Вставай!

Подходцев проснулся, спустил ноги с кровати, поглядел на бумажки, на спокойные лица товарищей и до глубины души удивился их равнодушию.

- Вы только сейчас вошли?

- Уже минут пять. А что?

- Вы ничего не замечаете?

- Нет. А что?

- На полу-то...

- Что ж на полу... Бумажки какие-то набросаны. Зачем ты соришь, ей-Богу? Что за неряшливость?

- Да вы поглядите, что это за бумажки!! - прогремел Подходцев.

Клинков поднял одну бумажку и в ужасе бросил ее.

- Ой! Деньги! И на них кровь.

- Подходцев... Он умер сразу, или агония у него была мучительная?

- У кого?

- Кого ты убил и ограбил.

- Животное ты! Эти денежки чисты, как декабрьский снег!.. Оказывается, что три дня подряд я снился одной из моих теток... И снился "нехорошо", как она пишет. Думая, что я болен или заточен в тюрьму, она и прислала мне ни с того ни с сего четыреста рублей.

- Что за достойная женщина!

- Завтра же, - сказал Клинков, - я приснюсь своей тетке.

- Да уж... Если бы это от тебя зависело, ты извел бы бедную старуху своими появлениями.

- Что ж ты думаешь делать с этими деньгами?

- Не я, а мы. Деньги общие.

- Нет! - твердо сказал Клинков. - Для общих денег это слишком большая сумма!..

- Но ведь я получил их благодаря вам.

- Каким образом?

- Тетке снилось, что я нехорошо живу. Результат - деньги. Теперь: если я действительно нехорошо живу, то благодаря кому? Благодаря вам. Значит, мы заработали эти деньги все вместе.

- Убийственная логика.

- Верно, за нее убить мало.

 

Три друга собрали деньги, разгладили их, положили на середину стола и, усевшись вокруг, принялись их рассматривать чрезвычайно пристально.

- Большие деньги, - покачал головой Громов. - Если начать на них пить - можно получить белую горячку, если есть - ожирение сердца и подагру, если тратить на красавиц - общее расстройство организма.

- Следовательно, нужно сделать на них что-нибудь полезное.

- Можно открыть кроличий завод. Выгодное дело!

- Или купить имение с образцовым питомником.

- Или нанять целиком доходный дом и отдавать его под квартиры.

- А почему ты молчишь, Громов?

- Мне пришла в голову мысль, - застенчиво произнес Громов.

- И как же она себя чувствует в этом пустом помещении?

- Мысль такая: давайте, господа, издавать сатирический журнал.

- Я могу только издать удивленный крик, - признался Подходцев, действительно ошеломленный.

- Но ведь это идея, - вдруг расцвел Клинков. - Вы знаете, а может быть, и не знаете, что я довольно недурно рисую карикатуры. Громов пишет прозу и стихи.

- А что же я буду делать? - ревниво спросил Подходцев.

- Ты? Издательская и хозяйственная часть.

- Это будет чрезвычайно приятный журнал.

- И полезный в хозяйстве, - добавил Подходцев, кусая ус.

- Почему?

- Как средство от мух.

- Не понимаю.

- Мухи будут дохнуть от ваших рисунков и стихов.

- Берегись, Подходцев! Мы назовем свой журнал "Апельсин", и тогда ты действительно ничего в нем не поймешь.

- Постойте, постойте, - вскричал Громов, сжимая голову руками. - "Апельсин"... А, ей-Богу, это недурно. Звучно, запоминается и непретенциозно!

- По-моему, тоже, - хлопнул тяжелой рукой по столу Клинков. - Это хорошо: "Газетчик, дайте мне "Апельсин"!"

Громов вскочил, схватил с дивана подушку, приложил ее, как сумку, к своему боку и, приняв позу газетчика, ответил густым басом:

- "Апельсинов" уже нет - все распроданы.

- Что ж ты, дубина, не берешь их больше?

- Да я взял много, но сейчас же все расхватали. Поверите - с руками рвут.

- А ты мне не можешь где-нибудь достать старый номер?

- Трудновато. За рубль - пожалуй.

- Три дам, только достань.

- Слушаю-с, ваше сиятельство.

Эта наглядная интермедия произвела на колебавшегося Подходцева глубокое впечатление.

- Действительно, издавать журнал прелюбопытно. А книжные магазины тоже будут продавать?

- Конечно! - вскричал Клинков. И обратился к Громову: - Скажите, приказчик книжного магазина, у вас имеется "Апельсин"?

Громов зашел за стол, изображавший собою прилавок, и, изогнувшись, ответил:

- "Апельсин"? Сколько номеров прикажете?

- Десять. Хочу послать своей племяннице, брату, еще кое-кому.

- У нас осталось всего три штуки...

- О, добрый приказчик! Дайте мне десять номеров.

- Не могу, - сухо ответил Громов, - на вас не напасешься.

- О, многомилостивый торговец! Сжальтесь надо мной... Жена запретила мне являться домой без десяти номеров "Апельсина".

- Или берите три, или проваливайте.

Клинков упал на колени и, протягивая молитвенно руки, завопил:

- Я утоплюсь, если вы не дадите мне десяти номеров. О, спасите меня!..

И, встав с колен, отряхнул пыль с брюк, обернулся к Подходцеву и сказал другим, более спокойным тоном:

- Так будет в книжных магазинах.

- Значит, публика, по-вашему, заинтересуется им?

- Публика? - подхватил Клинков. - Я себе рисую такую картину...

Он снова упал перед Громовым на колени и, протягивая к нему руки, простонал:

- Марья Петровна! Я люблю вас, будьте моей.

- Хорошо, - пропищал Громов, кокетливо обмахиваясь подушкой.

- Мы будем так счастливы... Будем по вечерам читать "Апельсин".

- А что такое "Апельсин"? - снова пропищал Громов, скорчив бессмысленную физиономию.

- А-а! - свирепо зарычал Клинков. - Вы, Марья Петровна, не знаете что такое "Апельсин"?! В таком случае - черт с вами! Отказываюсь от вас! Навсегда!

- Ах, - вскрикнула "Марья Петровна" и в обмороке упала Подходцеву на руки.

Такая блестящая иллюстрация успеха и значения журнала рассеяла последние колебания Подходцева.

- А денег у нас хватит? - спросил этот деловой малый.

- Конечно! Полтораста - за бумагу, столько же - типографии, пятьдесят - на клише и остальное на мелкие расходы. Первый же номер даст рублей двести прибыли.

- Evviva, "Apelsino"! - вскричал Клинков. - Господин издатель! Дайте сотруднику десять рублей аванса.

Подходцев развалился на стуле и снисходительно поглядел на Клинкова:

- Ох, уж эти мне сотрудники. Все бы им только авансы да авансы. Ну, нате, возьмите. Только чтобы это было последний раз. И, пожалуйста, не запоздайте с материалом.

Клинков сунул деньги в карман и шаркнул ногой:

- Заведующий художественной частью журнала "Апельсин" приглашает редактора и издателя в ближайший ресторан откушать хлеба-соли, заложив этим, как говорится, фундамент.

Поднимаясь в три часа ночи по лестнице, редакция журнала "Апельсин" делала не совсем уверенные шаги и хором пела следующую, не совсем складную песню:

 

Мать и брат, отец и сын,

Все читают "Апельсин".

Нищий, дворник, кардинал -

Все читают наш журнал.

 

А Громов добавлял соло:

 

Кто же не читает,

Тот -

Идиот,

В "Апельсинах" ничего не понимает!

Аркадий Аверченко. Подходцев и двое других.