Подходцев и двое других. Часть I. Глава 15. Электричество в воздухе

 

Пишущий эти строки заметил странную вещь: как только он начинает новую главу своей повести, так обязательно глава начинается тем, что "Клинков, Громов и Подходцев лежали в большой комнате на трех кроватях"...

А объясняется это просто: все трое были люди такого сорта, что если не сидели в каком-нибудь кабачке или не работали, добывали себе пропитание - они обязательно и безусловно лежали на кроватях.

Так и в данном случае: было уже половина двенадцатого дня, а все трое и не думали о вставаньи... Лежа на кроватях под спустившимися всклоченными одеялами и с плохо скрытым омерзением поглядывали друг на друга.

- Удивительное дело, - прошипел вдруг Громов, отворачиваясь к стене и показывая всем своим видом, что дальнейшее созерцание Клинкова и Подходцева для него невыносимо. - Как много на свете паразитов...

На это Подходцев возразил:

- Ты не настолько знаменит, чтобы отнимать у нас время своей автобиографией.

"Как с ними тяжело, - подумал толстый Клинков, у которого, несмотря на его добродушие и незлобивость, уже с раннего утра что-то накипало... что-то поднималось отвратительное, неприятное. - Все эти их остроты, взаимные шпильки... Никогда они не поговорят, как люди, а все с вывертом. И завтра это же будет... и послезавтра. Вот тоска-то!"

- Ничего не отвечу тебе, - сказал Громов, поворачиваясь от стены и со злостью глядя на голые мускулистые руки Подходцева, которые тот разминал, вздергивая их к потолку и с треском опуская на одеяло. - Ничего не отвечу на это, потому что плоско острить - это твоя специальность. И потом, пожалуйста, не ввязывайся, когда я говорю не о тебе!!

Как стрела, выпрямился, натянулся под одеялом грузный Клинков и, быстро повернувшись к Громову, вперил в него горящий бешеной злобой взгляд.

- Ах, ты не о нем говоришь?! Нас тут трое... Значит, ты говоришь обо мне?!! Я, по-твоему, паразит?!

- Прошу тебя - без громких фраз, - холодно процедил Громов. - Я знаю, почему ты не встаешь так долго... Потому что сегодня твоя очередь заваривать чай. Ты нас хочешь перележать. Думаешь: "потеряют же они когда-нибудь терпение, вскочут же они и заварят же они когда-нибудь чай. А я тут как тут - встану и напьюсь горячего чайку".

- Господа-а-а, - искусственно удивился Клинков, - Громов постиг человеческую психологию!! Ты слышишь, Подходцев?! Он разбирается в человеческой психологии - этот человек, для которого загадочна психология даже кухонной мясорубки...

- Не вижу большой разницы, - пробурчал Подходцев.

- Значит... ты меня сравниваешь с мясорубкой? - растерялся Клинков. - Свинья, ах свинья! А еще вчера признавался, что встретил во мне человека исключительно тонкой организации.

- Говорил... - цинично согласился Подходцев, - но почему говорил? Просто хотел подмазаться к тебе. Вспомни, что сейчас же после этих слов я попросил тебя сочинить мне заявление в университет, а ты, как дурак, растаял, поверил и сочинил.

- Ну, знаете, - дрожащим от возмущения и обиды голосом проговорил беспомощный Клинков. - Чем дальше, тем я больше убеждаюсь, что я здесь, среди вас, лишний. Наглость человеческая - кушанье не для меня. Я вижу, нам просто нужно расстаться.

Подходцев ехидно прищурился.

- К дяде думаешь поехать?

- К дяде, к черту, к дьяволу, только бы не быть в этом хлеве.

Он со злобой оглядел комнату и вдруг истерически закричал:

- Тысячу раз я вам говорил, чтобы вы не бросали на стол грязные воротнички?! Это вы мне назло делаете?! И я заметил, что как только мы усаживаемся за стол - вы сейчас же подвигаете пепельницу мне под нос. Знаете прекрасно, что я не курю, что мне противен запах раздавленных папирос, - и нарочно ставите пепельницу мне под самый нос.

- Один человек с таким пронзительным голосом сделал блестящую карьеру, - потянулся Подходцев. - Капитан океанского парохода нанял его в пароходные гудки.

- О, как бы мне хотелось вырваться от вас!!

- К дяде? - ехидно засмеялся Громов. - Подходцев, который это уже раз он собирается к дяде?

- Он не каждый день может поехать к дяде, - объяснил Подходцев. - Родственникам тюремная администрация разрешает свидание только раз в неделю - по пятницам. Сегодня он не уйдет. Среда.

Закусив губу, встал с кровати Клинков; натянул на массивные ноги брюки, умылся и, причесавшись, подошел к Громову с самым официальным видом.

- Вы извините, господин Громов, - сказал он с присущей ему благородной простотой, - извините, что обеспокою вас просьбой, но у меня нет на дорогу денег. Будьте добры одолжить мне 25 рублей, а я по приезде на место тотчас же вам их вышлю. Пожалуйста, выручите меня в последний раз.

- Пожалуйста, - холодно отвечал Громов. - Только зачем же высылать: вы ведь знаете прекрасно, что я вам должен больше.

- О, нет! Это были дружеские одолжения, которые не в счет. Мы перепутывались, как могли, не считаясь с этим. При существующем же положении многое из того, что было раньше - неудобно.

- Как хотите, как хотите, - расшаркался Громов.

- Очень вам благодарен за одолжение, - с достоинством поклонился Клинков и, выдвинув из угла свой чемодан, принялся укладываться.

Полуодетые Громов и Подходцев сидели на кроватях и мрачно наблюдали за пыхтящим Клинковым.

- Виноват, - деликатно сказал Клинков, роясь в белье. - Это, кажется, ваши платки. А этот галстук - ваш. Будьте добры получить их. Мне бы не хотелось огорчить вас отсутствием ваших любимых вещей.

- Говорит, как какой-нибудь дохлый маркиз средних веков, - проворчал Подходцев. - Терпеть не могу этих штук.

- Ну, что делать, - ласково кивнул головой Клинков. - Последний раз... потерпите.

После долгого молчания Громов спросил:

- Когда ж ты вернешься?

- О, я, право, не знаю. Дядя уже давно зовет меня за границу. Вероятно, поживем годик в Швейцарии, а потом переедем еще куда-нибудь... Ну, вот и готово! Прощайте, господа! Желаю вам жить весело и чтобы жизнь вас не трепала особенно больно.

- Ключи на комоде, пишите, - сострил Подходцев с таким, однако, видом, будто выполнил тяжелую, весьма кислого вкуса обязанность. - До свиданья, Клинище. Не поминай лихом.

- О, нет, зачем же. Пусть все дурное постепенно выветривается и останутся только хорошие, как старое крепкое вино, дружеские воспоминания об наших утехах и забавах.

- Завтра, кажется, есть лучший поезд, - осторожно заметил Громов.

- Нет, все равно. Спасибо. Я уж пойду.

Вышли на улицу гуськом: впереди Клинков, пыхтя под тяжестью чемодана, за ним Подходцев, с двумя картонками в руках, а сзади Громов, несший как последнюю дань дружбы крохотную клинковскую коробочку из-под духов, наполненную запонками...

Клинков уселся на извозчика.

- Ну, всего вам хорошего, друзья!

- Прощай, прощай, - неуверенно бормотал Подходцев, похлопывая рукой по крылу пролетки. - Ну, кланяйся там дяде, как вообще... полагается.

А когда пролетка тронулась, он пошутил в последний раз: схватил могучей рукой колесо и придержал экипаж.

Почуяв толчок, Клинков обернулся последний раз, погрозил с печальной шутливостью пальцем и - уехал.

Аркадий Аверченко. Подходцев и двое других.