Подходцев и двое других. Часть II. Глава 5. Искусство рассказывать сказки

 

Громов самым нежным образом держал Валю на коленях и поил ее чаем с блюдечка.

Валя, отпивая глоток, останавливала внимательный взгляд на лице Громова, открывала рот, чтобы что-то спросить, но неопытный Громов, замечая отверстый рот, моментально заливал его теплым чаем.

Наконец Валя пустила в блюдце пузыри, отвернулась от него и спросила:

- А у тебя дитев нету?

- Нет, - сказал Громов.

- А отчего?

- Так, не водятся они у меня... - уклончиво ответил Громов.

- Он их жарит в сметане и ест, - вмешался Клинков. - Очень любит их. Только на сковородке.

- Ну хоть ребенка-то ты можешь оставить в покое! - с некоторым раздражением сказал Громов.

- Что это значит "хоть"? - спросил Клинков. - А кого я еще не оставляю в покое?

- Взрослых. Но они могут сами за себя постоять, а это - ребенок.

- А ну вас к черту, - вдруг рассердился Клинков. - Мне Марья Николаевна нравится, и я прямо высказываю это ей. Думаю, в этом нет ничего обидного. А вы чувствуете то же, но с пересадкой: ты изливаешь свою благосклонность на невинное дитя, Подходцев корчит из себя заботливого опекуна...

- Тссс! - засмеялась Марья Николаевна. - Я вовсе не хочу быть яблоком раздора. Вы все одинаково милые, и нечего вам ссориться...

- Впрочем, может быть, я тут и лишний, - кротко и задумчиво сказал Клинков, впадая в лирический тон, - так вы мне в таком случае скажите - я уйду.

- Нет, ты должен быть здесь, - строго сказал Подходцев.

- Почему?

- Потому что сор из избы обычно не выносится!

- А у тебя глазки закрываются? - спросила Валя, по-прежнему внимательно изучая лицо Громова.

- На многое, - усмехнулся Громов.

- Закрываются, я спрашиваю?

- О, еще как!

- А ну, закрой.

Громов закрыл.

- Так же, как у меня, - пришла в восторг Валя. - А сказки ты знаешь?

- Я-то? Знаю, да такие все ужасные, что не стоит и рассказывать. Очень страшные.

- А ты расскажи!

- Это нам легче легкого. Ну, о чем тебе?.. Видишь ли, была такая баба-яга. Жила, конечно, в лесу... Да... Лес такой был, она в нем и жила... Ну, вот - живет себе и живет... Год живет, два живет, три живет... Очень долго жила. Старая-престарая. Можно сказать, живет, поживает, добра наживает. Да-а... Да так, собственно, если рассудить, почему бы бабе-яге и не жить в лесу. В городе ее сейчас бы на цугундер, а в лесу - слава-те Господи! Вот, значит, живет она и живет... Пять лет живет, восемь...

Ревнивый взгляд Клинкова подметил, с какой лаской растроганная мать смотрит на рассказчика, дарящего своим вниманием ее крошку.

- Да что ты все: живет да живет, - перебил он. - Не знаешь, так скажи, а нечего топтаться на одном месте. Вот я тебе расскажу, мышонок мой славный... Ну, иди ко мне на колени - гоп! Слушай: жила-была баба-яга... Поймала она раз в лесу мальчишку и говорит ему: мальчик, мальчик, я сдеру с тебя шкуру. - Не дери ты с меня шкуру, - говорит он ей. Не послушала она, содрала шкуру. Потом говорит: мальчик, мальчик, я тебе глаза выколю... - Не коли ты мне глаз, - хнычет мальчишка. Не послушала, выколола. - Мальчик, мальчик, - говорит она потом, - я тебе руки-ноги отрежу. - Не режь ты мне рук-ног. Но старуха, что называется, не промах - взяла и отрезала ему руки-ноги...

Увлеченный полетом своей фантазии рассказчик, возведя очи к потолку, не замечал, как лицо девочки все кривилось-кривилось, морщилось-морщилось и, наконец, она разразилась горькими рыданиями.

- Тебе бы сказки рассказывать не детям, а нижним чинам жандармского дивизиона, - сказал Подходцев, отнимая у него малютку. - Детка, ты не плачь. Дело совсем не так было: баба-яга действительно поймала мальчика, но не резала его, а просто проткнула пальцем мягкое темя малютки и высосала весь мозг. Мальчик вырвался от нее, убежал, а теперь вырос и живет до сих пор под именем Клинкова. Дырку в голове он заткнул любовной запиской, а мозгу-то до сих пор нет как нет.

- Очень мило, - пожал плечами Клинков. - Сводить личные счеты, вмешивая в это невинного младенца... Марья Николаевна! Если вам нужно куда-нибудь, я вас провожу...

- Собственно, мне нужно в два-три места по делу, но я думала, что меня будет сопровождать Подходцев. Он такой опытный в разных делах.

Клинков, чтобы скрыть смущение, подмигнул и сказал, выпятив грудь:

- Да-с! Клинков совсем не для разговоров о делах. С Клинковым разговаривают совсем о другом.

Отошел к окну и стал сосредоточенно глядеть на улицу.

А Громов отозвал Подходцева в сторону и, краснея, шепнул ему:

- Почему ты с ней едешь, а не я?

- А почему ты бы поехал, а не я?

- Да, но ведь я ее нашел, я ее привел...

- Ну, ну! Без собственников... Что она, котенок бродячий, что ли? Зато я добыл для нее ребенка, и, наконец, она сама меня пригласила...

- Пожалуйста, - хмуро сказал Громов. - Ты прав, я не спорю. Клинков! А ты что думаешь делать?

- Я думаю приказать, - сказал, продолжая стоять у окна спиной ко всем, Клинков, - чтобы мой кучер Семен заложил пару моих серых в яблоках, и поеду к князю Кантакузен.

- Оставайся лучше дома, - бледно улыбнулся Громов, - серых мы выбросим, яблоки съедим, а потом займемся с Валей - не оставлять же девочку одну. Валя! Я тебе сейчас нарисую крокодила.

И, погладив девочку по головке, Громов принялся чинить карандаш.

Аркадий Аверченко. Подходцев и двое других.