Джером К. Джером. Ангел, автор и другие

 

Философия и демон

Давно известно, что философия - это искусство переносить чужие несчастья. Величайшим философам, о котором я когда-либо слышал, была женщина. Ее доставили в Лондонскую лечебницу с гангреной ноги. Врач тотчас осмотрел больную. Это был человек прямолинейный.

- Ногу придется отнять, - сказал он ей.

- Но ведь не всю же?

- К сожалению, всю, - буркнул врач.

- А другого выхода нет?

- Это единственный шанс на спасение.

- Ну что ж, слава тебе господи, хоть не голову, - заметила женщина.

У бедняков огромное преимущество перед нами, обеспеченными людьми. Провидение предоставляет им сколько угодно возможностей упражняться в философии. Минувшей зимой я присутствовал на благотворительном вечере для поденщиц. После угощения мы попытались развлечь их. Одна молодая дама, мнившая себя хироманткой, вызвалась гадать по руке. При взгляде на первую же натруженную ладонь ее милое лицо омрачилось.

- Вас ожидает большая неприятность, - сообщила она женщине почтенного возраста.

Та спокойно взглянула на нее и улыбнулась:

- Как, милочка, только одна?

- Да, только одна, - с готовностью подтвердила добрая предсказательница, - потом все пойдет гладко.

- Ну, в нашей семье все рано умирают, - пробормотала старуха, ничуть не огорчившись.

Мы становимся нечувствительны к ударам судьбы. Как-то в среду я завтракал на даче у приятеля. Его сын и наследник, двенадцати лет от роду, вошел и занял свое место за столом.

- Ну-с, каковы сегодня наши успехи в школе? - спросил отец.

- Все в порядке, - ответил мальчик, с завидным аппетитом принимаясь за еду.

- Никого не высекли? - допытывался отец, и я заметил в его глазах лукавый огонек.

- Нет, пожалуй что никого, - поразмыслив, сказал его подающий надежды отпрыск, уплетая жаркое с картошкой, и немного погодя, как бы припомнив, добавил, - понятное дело, кроме меня.

 

Когда демон не желает работать

Философия - наука несложная. Основное ее правило: что бы с вами ни стряслось - пустяки, лишь бы вы сами не придавали этому значения. Плохо только, что в девяти случаях из десяти вам это не удается.

- Ничто не может повредить мне, - утверждает Марк Аврелий, - без согласия сидящего во мне демона.

Беда в том, что на этого нашего демона не всегда можно положиться. Слишком часто он не справляется со своими обязанностями.

- Ты опять не слушаешься, вот я тебе задам, - грозила няня четырехлетнему преступнику.

- Не задашь, - возразил маленький сорванец, цепляясь обеими руками за стул, - я ведь сижу.

Без сомнения, его демон твердо решил, что злосчастье в лице няни не должно причинить вреда. Но злосчастье, увы! оказалось сильнее демона, в чем шалун и убедился.

Зуб не будет болеть, если наш демон (иначе говоря, сила воли) крепко держится за стул и твердит: этому не бывать! Но рано или поздно демон сдается, и тогда мы вопим. Идея ясна - в теории она превосходна. Вы рады ей следовать. Внезапно ваш банк прекращает платежи. Вы говорите себе:

- В сущности это не имеет значения.

Но мясник и булочник держатся иного мнения и устраивают у вас в прихожей скандал за скандалом.

Вы пьете крыжовенное вино, уверяя себя, что это выдержанное шампанское. На другое утро ваша печень доказывает обратное.

У нашего демона добрые намерения, но он забывает, что этого еще далеко не достаточно. Я знавал одного убежденного вегетарианца. Он доказывал, что жизнь бедняков станет намного легче, если они перейдут на вегетарианскую диету; быть может, он и прав. Однажды он созвал десятка два голодных мальчишек и предложил им вегетарианский завтрак. Он внушал им, что чечевичное пюре - это бифштекс, а цветная капуста - котлеты. На третье он дал им морковку с пряностями и потребовал, чтобы они вообразили, будто едят колбасу.

- Все вы любите колбасу, - ораторствовал он, - но ведь вкус - не что иное, как продукт воображения. Говорите себе: «Я ем колбасу» - и практически это блюдо заменит колбасу.

Кое-кто подтвердил, что так оно и есть, но один парнишка разочарованно признался в неудаче.

- Но почему же ты так уверен, что это не колбаса? - упорствовал хозяин.

- Потому, что у меня не разболелся живот, - объяснил мальчик.

Оказалось, что от колбасы, хоть он ее и обожал, у него неизменно и немедленно начинались колики. Если бы в нас не было ничего, кроме демона, философствовать стало бы куда легче. К несчастью, в нас есть еще кое-что.

 

Философия, необходимая при жизни

Вот еще один излюбленный довод философии: ничто не имеет значения, поскольку лет через сто, самое большее, нас уже не будет на свете. Что нам действительно необходимо - так это философия, которая поддержала бы нас, пока мы еще живы. Меня не заботит мой собственный столетний юбилей, меня заботит ближайший срок оплаты счетов. Если бы всякие сборщики подоходного налога, критики, контролеры газовой компании и им подобные убрались и оставили меня в покое, я бы сам мог стать философом. Я готов поверить, что все на свете пустяки, а они не хотят. Они грозят выключить газ и толкуют о повестке в суд. Я убеждаю их, что через сто лет это всем нам будет безразлично. Они отвечают, что речь идет не о грядущем столетии, а о счетах за апрель прошлого года. Они не желают слушать моего демона. Он их не интересует. Честно говоря, меня самого мало радует, что через сто лет, как утверждает философия, я скорее всего буду мертв. Гораздо больше меня утешает надежда на то, что умрут они. Кроме того, за сто лет все еще может перемениться к лучшему. Возможно, я и не захочу умирать. Вот если б я был уверен, что умру завтра, прежде чем они смогут привести в исполнение свою угрозу выключить воду или газ, прежде чем будет вручена судебная повестка, которой они пугают, - может быть - не скажу наверняка - я и радовался бы, что так удачно провел их. Жена одного злодея пришла как-то вечером к нему в тюрьму и увидала, что он лакомится поджаренным сыром.

- Какое легкомыслие, Эдвард, есть на ужин сыр, - убеждала любящая супруга. - Ты ведь знаешь, что тебе это вредно. Завтра весь день будешь жаловаться на печень.

- И не подумаю, - прервал Эдвард, - не такой уж я легкомысленный, как ты думаешь. Завтра меня повесят, причем на рассвете.

У Марка Аврелия есть строки, которые неизменно ставили меня в тупик, пока я не понял, в чем дело. В подстрочном примечании сказано, что смысл их темен. Это я заметил и сам, без примечания. Попробуйте-ка объяснить, о чем там речь! Может быть, эти строки полны значения; может быть, ничего не значат. Большинство исследователей склоняется к последнему, меньшинство же утверждает, что смысл-то в них есть, только вряд ли его когда-либо разгадают. Я лично убежден, что в жизни Марка Аврелия был-таки случай, когда он недурно провел время. Домой он пришел очень собою довольный, сам не зная почему.

- Надо сейчас же это записать, - сказал он себе, - пока я еще что-то помню.

Ничего более замечательного, казалось ему, никто никогда не говорил. Быть может, он даже пролил две-три слезы, размышляя о своих благих деяниях, и незаметно уснул. Наутро он все позабыл, а запись по ошибке попала в книгу. Вот, мне кажется, единственно правдоподобное объяснение, и это меня утешает.

Никому не дано всегда быть философом.

Философия учит нас, как нести свой крест, что большинство ухитряется делать и без помощи философии. Марк Аврелий был императором Рима, а Диоген жил холостяком и не платил за квартиру. Мне же нужна философия женатого банковского клерка, получающего тридцать шиллингов в неделю, или батрака, содержащего семью из восьми душ на ненадежный заработок в двенадцать шиллингов. Несчастья Марка Аврелия были главным образом несчастьями других людей.

 

Как боги, должно быть, относятся к подоходному налогу

- Боюсь, что налоги придется увеличить, - часто, должно быть, вздыхал Марк Аврелий, - но в конце концов что такое налоги? Пустяк, который одобрен Зевсом и находится в согласии с природой человеческой. Мой демон подсказывает, что налоги в сущности значения не имеют.

Однако отец семейства, плативший тогда эти налоги, быть может, не находил утешения в философии, когда не хватало на сандалии детишкам, а супруга требовала новое платье, в котором не стыдно показаться в амфитеатре (ведь у нее только и есть развлечения в жизни - посмотреть, как лев пожирает христианина, и вот теперь детям придется пойти без нее).

- До чего же надоели эти варвары, - готов был воскликнуть Марк Аврелий, забыв о философии, - зачем только они поджигают дома, лишая бедняков крова, поднимают на копья младенцев, угоняют детей в рабство? Почему они не ведут себя прилично?

Но в конечном счете философия брала верх над его минутной слабостью.

- Но и с моей стороны глупо возмущаться ими, - доказывал он себе, - не злятся же на фиговую пальму за то, что на ней растут фиги, или на огурец, за то, что он горький. Как же варварам и вести себя, если не по-варварски?

И Марку Аврелию оставалось только перебить варваров, а затем простить их. Почти все мы склонны прощать ближнему его прегрешения, предварительно сведя с ним счеты. В крошечной швейцарской деревушке, у школьной ограды, я наткнулся на девочку, которая горько плакала, опустив голову на руки. Я спросил ее, что случилось. Всхлипывая, она объяснила, что ее одноклассник, мальчик примерно ее возраста, сорвал с нее шляпу и теперь играет ею в футбол по ту сторону ограды. Я попытался утешить ее философскими доводами. Растолковал, что мальчики всегда мальчики - ждать от них в таком возрасте почтительного отношения к дамскому головному убору не приходится, это не свойственно их природе. Но философия была ей чужда. Она заявила, что он отвратительный мальчишка и что она его ненавидит. Как выяснилось, это ее самая любимая шляпа. Тут мальчик выглянул из-за угла. Он протянул ей шляпку, но она и не взглянула на него. Я решил, что инцидент исчерпан, и пошел своей дорогой. Через несколько шагов я оглянулся, чтобы посмотреть, чем кончится дело. Слегка пристыженный, мальчик подходил все ближе, но она продолжала плакать, опустив голову на руки.

Мальчика ожидал сюрприз: казалось, она была живым воплощением безутешного горя и не замечала ничего вокруг. Неосторожно он сделал еще один шаг. В мгновение ока девочка треснула его по голове длинной деревянной коробкой, вероятно, пеналом. Должно быть, юнец был твердолоб - звук удара эхом разнесся по долине. На обратном пути я снова встретил эту девочку.

- Шляпа сильно пострадала? - спросил я.

- Да нет, - ответила девочка с улыбкой - Потом ведь она совсем старая. У меня есть получше для воскресенья.

 

Батрак и всеобщее благо

Я часто чувствую потребность пофилософствовать, особенно за хорошей сигарой после сытного обеда. В такой час я открываю Марка Аврелия, томик Эпикура, перевод Платоновой «Республики». В такой час я с ними полностью согласен. Люди слишком много волнуются по пустякам. Будем же учиться невозмутимости. Мы в силах терпеть все, что бы с нами ни стряслось, так создала нас Природа. Глупец тот батрак, с его ненадежными двенадцатью шиллингами в неделю: пусть он будет доволен тем, что имеет. Разве он не избавлен от треволнений, надежно ли помещен его капитал под четыре процента? Разве солнце восходит и заходит не для него также? Многие из нас никогда не видят восхода. Большинство же из наших так называемых нищих братьев пользуется преимуществом почти ежедневно лицезреть это утреннее празднество. Пусть ликует их демон. Что ему горевать, если дети плачут от голода? Разве не в порядке вещей, чтобы дети бедняка плакали от голода? Так устроили боги в своей мудрости. Пусть его демон размышляет о пользе, приносимой обществу дешевым трудом. Пусть батрак подумает о всеобщем благе.

 

Слишком много открыток

Мода посылать открытки, как я слышал, уже кончается даже в Германии, где она как раз и зародилась. В Германии или делают все на совесть, или уж совсем не делают. Если немец принялся посылать открытки, он забросит все остальные занятия. Турист из Германии до тех пор не знает, где он побывал, пока, вернувшись домой, не пересмотрит у знакомых и родственников присланные им открытки. Только теперь он начинает по-настоящему наслаждаться своим путешествием.

- Какой очаровательный старинный городок! - восклицает немецкий турист. - Как жаль, что, когда я там был, у меня не хватило времени выйти из отеля и осмотреть его. И все-таки приятно сознавать, что ты здесь побывал!

- Видно, вы там недолго пробыли? - вставляет свое слово знакомый.

- Меньше суток, - объясняет турист. - С вечера надо было купить открыток, утром - написать на каждой несколько слов и адрес, а когда со всем этим было покончено и мы позавтракали, настало время уезжать.

Он берет другую открытку - на ней изображен вид с вершины горы.

- Изумительно! Великолепно! - восклицает потрясенный турист. - Если бы я знал, что здесь такая красота, я бы непременно все осмотрел. На лишний бы день задержался.

Когда группа немецких туристов появляется в какой-нибудь шварцвальдской деревушке, тут есть на что посмотреть. Выскочив из почтовой кареты, они шумной гурьбой обступают одиноко стоящего жандарма.

- Где продают открытки?

- У нас всего два часа времени, скажите, где можно купить открытки?

Жандарм, почуяв, что здесь пахнет чаевыми, форсированным маршем двигается вперед. За ним устремляются тучные старички, непривычные к форсированным маршам, еще более тучные фрау, подобравшие юбки наперекор всем нормам приличия, тощие фрейлейн, повиснувшие на своих женихах. Пугливый прохожий, безопасности ради, прячется в подъезде. Всякий, кто ненароком замешкается, рискует очутиться в канаве. На беду, двери лавки очень узки. Воздух наполняется воплями придушенных женщин и затоптанных детей, проклятьями напористых мужчин. Вообще-то немцы народ спокойный, законопослушный, но в погоне за открытками они превращаются прямо-таки в диких зверей. Вот какая-то женщина набросилась на доску с открытками и только принялась выбирать, как вдруг доску выхватили у нее из-под рук. Она ударилась в слезы и ткнула зонтиком кого-то возле себя. Лучшими открытками завладели самые пронырливые и сильные. А тем, кто послабее и поучтивей, достались только изображения почтовых контор и железнодорожных станций. Затем толпа растрепанных, изодранных туристов кидается обратно в отель; сбросив со стола посуду, они принимаются лихорадочно писать, мусоля огрызки карандашей. Обед проглочен впопыхах. Лошади снова заложены, туристы немцы рассаживаются по своим местам и уезжают, расспрашивая кучера, как называется место, в котором они побывали.

 

Проклятие всей семьи

Надо полагать, что даже терпеливым немцам порядком надоели почтовые открытки. «Флигенде Блеттер» {Немецкий юмористический журнал} поместил разговор двух молодых служащих о летнем отпуске:

- Куда вы собираетесь? - спрашивает А у Б.

- Никуда, - отвечает Б.

- Неужели вы не можете себе позволить маленькое путешествие? - сочувствует А.

- Скопил только на открытки, - мрачно ответствует Б, - на поездку не остается.

Дамы и господа тащат с собой пухлые записные книжки, в которых значатся адреса тех, кому они обещали прислать открытки. Повсюду - на прихотливо извивающихся лесных дорожках, у серебристых морских вод, на горных тропинках вы можете встретить не по возрасту солидных туристов, бормочущих про себя:

- Отправил я тетушке Гретхен открытку из той большой деревни, где мы останавливались, или адресовал обе открытки кузине Лизе?

А порой открытки могут оказаться источником немалых огорчений. Ничем не приметные города требуют, чтобы их сделали поавантажней - точь-в-точь какая-нибудь невзрачная девица в ателье фотографа.

- Снимите меня так, - просит она, - чтобы фотография понравилась моим друзьям. У второсортных фотографов люди иногда выходят такими бесцветными. Вы понимаете, я не прошу, чтобы вы мне льстили, я хочу только, чтобы получилось мило.

Услужливый фотограф делает все, что в его силах. Линия носа старательно смягчена, бородавки превращаются в ямочки - собственный муж и тот не узнает. А рисовальщики открыток дошли уже до того, что изображают каждый предмет таким, каким он, по их мнению, мог бы быть.

- Если б не эти дома, - говорит себе художник, - это была бы премиленькая средневековая уличка.

И он рисует улицу, какою она ему привиделась. Любитель архитектурных памятников делает крюк, чтобы заглянуть сюда, и когда попадает на место и сравнивает его с открыткой, приходит в ярость. Я и сам купил однажды открытку, изображавшую рыночную площадь в одном из французских городов. Взглянув на эту открытку, я решил, что еще не видел настоящей Франции. Я проехал чуть ли не сто миль, чтобы полюбоваться этой рыночной площадью. Я позаботился о том, чтобы прибыть туда с утра в базарный день. Добравшись до места и оглядевшись, я спросил жандарма, как попасть на площадь.

Он сказал, что это она и есть, как раз где я стою.

- Но мне нужна не эта площадь, - оказал я, - а другая, живописная...

Он ответил, что это - единственная в городе рыночная площадь. Я вытащил из кармана открытку.

- А где девушки? - спросил я его.

- Какие девушки?! - удивился он.

 

Мечты художника

- Вот эти.

Я протянул ему открытку. На ней была изображена по крайней мере сотня девушек, и все до единой - прехорошенькие. Многих я назвал бы просто красавицами. Они продавали цветы и фрукты - все, какие только есть на свете, - вишни, клубнику, румяные яблоки, сочные грозди винограда - и все такое свежее, блестящее от росы. Жандарм заметил, что в жизни не видел девушки, по крайней мере на этой площади. Пересыпая свою речь забористыми проклятьями, он заявил, что и сам бы не прочь сыскать в этом городишке хоть полдюжины девушек, на которых мог бы глаз отдохнуть. На площади вокруг фонарного столба разместилось шесть солидных матрон. Одна из них, усатая, курила трубку, но по всем остальным статьям у меня не было основания считать ее мужчиной. Две другие продавали рыбу, вернее сказать, продавали бы ее, если б кто-нибудь у них покупал. Тысячи нетерпеливых покупателей в ярких одеждах, изображенные на открытке, были представлены двумя рабочими в синих блузах, которые беседовали на углу, изъясняясь главным образом жестами; каким-то малышом, который пятился, с тем, очевидно, чтобы не упустить ничего из происходящего у него за спиной, и рыжей собакой, которая сидела на краю тротуара я, судя по ее виду, навсегда отказалась от надежды дождаться чего-нибудь интересного. Шесть торговок, мы с жандармом да эти четверо - вот и все живые существа на рыночной площади. А весь товар, не считая рыбы, составляли яйца и несколько щуплых птиц, подвешенных к длинной палке, похожей на ручку от метлы.

- А где же собор? - спросил я жандарма. На открытке было изображено готическое сооружение, от которого так и веяло стариной. Он ответил, что собор здесь и в самом деле когда-то был. Сейчас там пивоварня, и он указал мне на нее. Он сказал, что остаток южной стены, кажется, сохранился, и хозяин пивоварни, вероятно, не откажется показать его мне,

- А фонтан? - не унимался я. - И голуби?..

Он ответил, что о фонтане действительно разговоры были; наверно, даже проект готов.

Со следующим поездом я уехал обратно. Теперь я уже никогда больше не отклоняюсь от намеченного маршрута, чтобы увидеть в натуре красоты, изображенные на почтовых открытках. Возможно, и у других был такой же опыт, и люди перестали верить, что открытки могут служить путеводителем по континенту.

И вот продавцам почтовых открыток осталось пробавляться только «вечной женственностью». Коллекционеры открыток вынуждены довольствоваться девушками. Благодаря любезности моих корреспондентов, я и сам являюсь обладателем от пятидесяти до ста девушек, или, вернее сказать, одной девушки в пятидесяти или ста шляпах. Она есть у меня в широкополой шляпе, в маленькой шапочке и совсем без шляпы. На одних открытках она улыбается, на других у нее такой вид, точно она потеряла свой последний шестипенсовик. Иногда на ней надето слишком много, иногда, по совести сказать, слишком мало, но это всегда одна и та же девушка. У молодых людей она пользуется прочным успехом, а мне порядком-таки надоела. Наверно, я просто старею.

А почему бы, разнообразия ради, не «вечная мужественность»?

Эта особа начинает раздражать уже и моих знакомых девиц.

Художники, по-моему, зря обижают девушек, пренебрегая «вечной мужественностью». Почему бы не изображать на открытках юношей в разных шляпах - юношей в широкополых шляпах, юношей в маленьких шапочках, лукаво улыбающихся юношей, юношей с благородным взором. Девушки не хотят украшать свою комнату портретами других девиц; они хотят, чтобы со стен им улыбались десятки молодых людей.

Нет, пожалуй, я не ценю своих преимуществ: старики знают многое такое, о чем молодежь и не подозревает. Девушки в жизни очень страдают оттого, что художники навязывают им недостижимый идеал.

- Юбки никогда не падают такими складками, - ворчат они, - они не могут так падать. Вы не сыщете такой маленькой ножки. Мы тут ни при чем, они просто такими не бывают. А взгляните, какие талии, - в них ничего не поместится!

Природе, сотворившей женщину, далеко до идеалов художника. Молодой человек изучает открытки, иллюстрированные календари, присылаемые на рождество местным бакалейщиком, рекламы джонсова мыла и уже без прежнего удовольствия думает о Полли Перкинс, которая, право, не так уж плоха для нашего несовершенного мира. И поэтому женщинам приходится изучать стенографию и машинопись. Художники - вот кто губит современную женщину!

 

Как искусство погубило женщину

Мистер Анстей рассказывает об одном парикмахере, который влюбился в восковую модель с витрины собственной лавки. С утра до ночи ему грезилась небывалая молодая женщина, красавица с восковой бледностью лица, с неизменным выражением приятности и достоинства. Ни одна из его знакомых девушек не могла с ней тягаться. Он, если мне не изменяет память, умер холостяком, тоскуя о совершенствах восковой куклы. Слава богу, на нас, мужчин, искусство ополчилось не с такой жестокостью. Ведь если на афиши, в витрины магазинов, на страницы иллюстрированных журналов хлынут толпами идеальные молодые люди в отменно сидящих брюках, которые никогда не вздуваются пузырем на коленях, это может кончиться тем, что мы обречены будем до конца дней своих сами готовить себе завтрак и стелить постель.

И без того уж романисты и драматурги усложнили нам жизнь. В пьесах и романах молодой человек, объясняясь в любви, проявляет такое красноречие, такой избыток фантазии, что всему этому в целый год не выучишься. Воображаю, что думает начитавшаяся романов девица, когда реальный молодой человек объясняется ей в любви! Ни одного-то ласкового имени он для нее не сыскал! Разве что назвал ее душечкой или робко намекнул, что она его пчелка или жимолость - в волнении он сам не помнил, что именно. А вот в романах она читала, что герой сравнивает героиню с доброй половиной известных науке растений. Ему не хватает терминов, сообщаемых элементарным курсом астрономии, чтобы передать впечатление, какое произвела на него ее внешность. Бонд-стрит начисто ограблена им в попытке разъяснить ей, на что похожи различные части ее тела - ее глаза, зубы, сердце, волосы, уши. Только скромность мешает ему расширить этот каталог. Любовник с островов Фиджи зашел бы, вероятно, и дальше, но у нас пока еще нет романа об островах Фиджи. И, пока современный герой развивает свою тему, у девушки, должно быть, складывается какое-то смутное представление о себе, как о чем-то вроде Южно-Кенсингтонского музея в миниатюре.

 

Как трудно следовать образцам искусства

Бедняжку Анджелину не удовлетворяет всамделишный Эдвин. Я не поручусь, что живопись и литература не сделали для нас жизнь сложнее, чем ей положено быть. С вершины горы никогда не открывается такой широкий вид, как на открытке. Спектакль, боюсь, редко оправдывает рекламу. Полли Перкинс ничем не хуже других девушек, но ей далеко до красотки с календаря бакалейщика. Бедняга Джон - милейший человек и сердечно нам предан, - так по крайней мере явствует из его глуповатой сбивчивой речи, - но можно ли отвечать ему взаимностью, если помнишь, как любил герой пьесы! «Художник соткал свой мир из мечты», и по сравнению с ней действительность кажется нам на редкость будничной!

 

Цивилизация и безработица

Чего никак не удается достигнуть цивилизации - это обеспечить людей достаточным количеством работы. В каменном веке человек, судя по всему, не сидел сложа руки. Когда он не был занят поисками своего обеда, поеданием своего обеда, или послеобеденным сном, он с помощью палицы усердно очищал окрестности от лиц, которые, с его точки зрения, являлись чужеземным элементом. Здоровый человек палеолитической эры презирал бы Кобдена не меньше, чем сам мистер Чемберлен. К нашествию чужеземцев он относился отнюдь не безропотно. Мысленному взору он представляется как личность, пусть не слишком интеллектуальная, но до того деятельная, что это трудно даже вообразить в наши упадочные времена. То он сидит на дереве и кидает оттуда кокосовые орехи в своего врага, то он уже на земле и швыряется камнями и вывороченными пнями. Поскольку черепа у обеих сторон были достаточно крепкие, спор поневоле становился затяжным и ожесточенным. А некоторые обороты речи, которые ныне потеряли всякое значение, в то время имели весьма конкретный смысл.

Когда, например, политический деятель палеолитической эры заявлял, что «раздавил своего критика», он тем самым давал понять, что ему удалось сбросить на него дерево или тонну земли. Когда говорилось, что некий просвещенный представитель первобытного общества «уничтожил своего оппонента», то родственники и друзья «оппонента» больше уже им не интересовались. Имелось в виду, что он уничтожен в полном смысле этого слова. Незначительные частицы его можно было иногда разыскать, но большая часть оказывалась в безнадежно разрозненном состоянии. Если сторонники некоего Пещерного Жителя сообщали, что их лидер «припер к стенке своего соперника», это не было пустым хвастовством перед скучающей аудиторией из шестнадцати друзей и одного газетного репортера. Это означало, что он мог теперь ухватить своего соперника за ноги и таскать его по пещере, в результате каковой операции от него оставалось, так сказать, мокрое место.

 

Древние примеры "Демпинга"

Бывало, что иной Пещерный Житель, обнаружив, что в его районе урожай орехов год от года становится меньше, решал эмигрировать. Даже в те далекие времена политики не всегда рассуждали логично. И, таким образом, роли менялись. Защитник отечества сам становился чужеземным элементом и осуществлял «демпинг» своей собственной персоны там, где в нем вовсе не нуждались. В древности очарование политических споров таилось в их простоте. Ребенок и тот мог бы разобраться в каждом пункте. Даже у самых рьяных последователей палеолитического государственного человека не могло быть и тени сомнения в смысле того, что он хотел сказать. По окончании диспута того, кто считал, что моральная победа осталась за ним, небрежно сметали в сторонку или же аккуратно хоронили тут же на месте, в зависимости от вкуса победителя. Что же касается дискуссии, то она на этом заканчивалась до той поры, пока не подрастет следующее поколение.

Все это, возможно, действовало на нервы, но зато помогало коротать время. Цивилизация породила целый слой общества, у которого нет иного занятия, кроме развлечений. Для молодежи играть и развлекаться - естественно: молодой дикарь забавляется как умеет, котенок играет, жеребенок скачет, овечка резвится. Но человек - единственное животное, которое играет, прыгает и резвится после того, как достигнет солидного возраста. Если бы мы встретили на улице весело подскакивающего пожилого бородатого козла, ведущего себя подобно козленку на лужайке, мы бы решили, что он спятил. А между тем мы собираемся тысячными толпами, чтобы посмотреть, как пожилые леди и джентльмены прыгают за мячом, извиваются в самых странных телодвижениях, мчатся сломя голову и падают друг на друга. И в награду за это мы им преподносим щетки в серебряных оправах и зонтики с золочеными ручками.

Представьте себе, что какой-нибудь ученый, живущий на одной из крупнейших неподвижных звезд, стал бы рассматривать нас через увеличительное стекло, подобно тому, как мы рассматриваем муравьев. Наши развлечения повергли бы его в недоумение. Мячи всех размеров и сортов, начиная от маленьких разноцветных шариков, которыми играют дети, до пушбола, стали бы объектом нескончаемых научных дебатов. «Что это такое? Почему эти мужчины и женщины постоянно толкают мяч, хватают его, где бы и когда бы он им ни попался? Почему они всегда преследуют его?»

Наблюдатель с далекой неподвижной звезды стал бы утверждать, что мяч - какое-то зловредное существо, наделенное дьявольскими свойствами, главный враг рода человеческого. Наблюдая наши площадки для крикета, теннисные корты, клубы для гольфа, он пришел бы к выводу, что определенной части человечества поручено вести борьбу с мячом в интересах человечества в целом.

«Как правило, - докладывал бы он, - эти обязанности возлагаются на высшие особи человеческих насекомых. Эти особи отличаются большей подвижностью и более яркой окраской, чем их собратья».

 

Игра в крикет по наблюдениям, сделанным с неподвижных звезд

«Видимо, их содержат и кормят для этой единственной цели. Сколько я мог наблюдать, никакой другой работы они не выполняют. Миссия этих тщательно отобранных и специально обученных существ - рыскать по земному шару в поисках мячей. Где бы им ни удалось обнаружить мяч, они пытаются его уничтожить. Но живучесть означенных мячей поистине потрясающа. Существует разновидность средней величины, красного цвета, для уничтожения которой требуется в среднем трое суток. Когда находят мяч такой породы, то со всех концов страны сзываются специально обученные чемпионы. Они прибывают со всей возможной поспешностью, готовые ринуться в битву, которая происходит при огромном стечении народа. Количество чемпионов ограничивается, по каким-то причинам, двадцатью двумя. Каждый из них по очереди хватает большой деревянный брусок и бросается с ним за мячом, во время полета последнего высоко в воздухе или низко над землей. Настигнув мяч, чемпион ударяет по нему что есть силы. Когда чемпион, придя в изнеможение, не в состоянии больше бить по мячу, он бросает оружие и скрывается в палатку, где его приводят в чувство большими дозами какого-то снадобья, природу которого мне не удалось выяснить. Тем временем другой чемпион поднимает брошенное оружие, и сражение продолжается без всякого перерыва. Мяч делает отчаянные попытки скрыться от своих мучителей, но каждый раз его ловят и ввергают обратно в бой. Насколько можно было наблюдать, он (мяч) не пытается отомстить: единственная его цель - уйти от погони. Иногда, правда, с умыслом или случайно - не знаю, мячу удается нанести повреждение своим истязателям, а чаще - одному из зрителей. В таких случаях мяч наносит обычно удар в голову или в область живота, что, судя по результатам, является с точки зрения самого мяча наиболее удачным выбором уязвимого места. Эти небольшие красные мячи размножаются, по всей видимости, под влиянием солнечного тепла, так как в холодное время года они исчезают, и вместо них появляется мяч значительно больших размеров. С этим мячом чемпионы уже расправляются, топча его ногами и ударяя по нему головой. А иногда они пытаются придушить его, навалившись на него целой группой (числом около двенадцати).

Другим с виду вполне безобидным врагом человеческого рода является маленький белый мяч, наделенный необычайным лукавством и изворотливостью. Он водится в песчаных районах около приморских пляжей и в открытых местностях вблизи больших городов. Его преследует с необычайной яростью багроволицее насекомое свирепого вида, с круглым брюшком. Применяемое им оружие - длинная палка, утяжеленная металлом. Одним ударом оно отшвыривает несчастное маленькое создание почти на четверть мили от себя. Организм этого мяча удивительно крепок, так что он после этого падает на землю, внешне почти не поврежденный. Округлое существо, сопровождаемое более мелким насекомым, которое несет запасные палки, продолжает гнаться за мячом. Последнему, хотя его и выдает ослепительно белый цвет его кожи, часто удается, благодаря своей исключительной миниатюрности, скрыться от преследования. В таких случаях гнев округлого существа ужасен. Оно прыгает вокруг того места, где исчез мяч, срывая злобу на окружающей растительности, и в то же время издавая дикое и кровожадное рычание. Иногда оно, ослепленное ненавистью, промахивается и бьет палкой по воздуху, после чего тяжело опускается на землю или, ожесточенно колотя своим оружием по земле, крошит его в мелкие щепы. И тогда происходит любопытная вещь: все остальные насекомые, наблюдавшие за ним, закрывают правой рукой рот, отворачиваются и начинают раскачиваться из стороны в сторону, издавая при этом странные, захлебывающиеся звуки. Следует ли это рассматривать как выражение соболезнования в связи с тем, что их товарищ сделал промах, или можно предположить, что это ритуальное моление к богам о ниспослании ему в следующий раз большей удачи - этого я еще не установил. Что же касается того, кто нанес злополучный удар, он поднимает к небу обе руки с крепко сжатыми кулаками и произносит нечто такое, что, возможно, является молитвой, составленной специально для данного случая.

 

"Потомок всех веков". Его наследие

В таком же духе он, небесный наблюдатель, продолжает описывать наши партии в биллиард, теннисные соревнования, игру в крокет. Видимо, ему не приходит в голову, что определенная часть рода человеческого, окруженного Бесконечностью, сознательно посвящает всю свою жизнь убиванию времени. Один мой друг, культурный человек средних лет, магистр искусств, окончивший Кэмбридж, уверял меня на днях, что, несмотря на весь его жизненный опыт, наибольшее удовлетворение ему до сих пор доставляет удачный драйв в теннисе. Несколько странный комментарий к истории нашей цивилизации, не правда ли? Итак, «Певцы спели свои песни, строители построили здания, художники воплотили свои мечты о прекрасном». Борцы за мысль и свободу принесли в жертву свои жизни, из мрака невежества родилось знание, цивилизация в течение десяти тысяч лет боролась с варварством, и в итоге достигла... чего же? Того, что состоятельный джентльмен двадцатого столетия, потомок всех веков, находит высшую радость жизни в ударе по мячу обрубком дерева!

Человеческая энергия, человеческие страдания - все было напрасно. Право же, подобный венец человеческого счастия мог быть достигнут значительно раньше и с меньшей затратой сил. Так ли это было задумано? На правильном ли мы пути? Детские игры куда мудрее. Тряпичная кукла - принцесса. В замке из песка обитает великан. В таких играх есть полет воображения. Они имеют какое-то отношение к действительности. Только взрослый человек может удовлетворяться вечной возней с мячом. Большинству человечества уготован такой непрерывный, такой изнурительный труд, что у него не остается возможностей для развития своего мозга. Цивилизация организовала дело таким образом; что лишь небольшое привилегированное меньшинство может наслаждаться досугом, необходимым для работы мысли. И каков же ответ этого привилегированного класса? Вот он:

 

Соответствует ли это правилам "Честной игры"?

«Мы палец о палец не ударим для мира, который нас кормит, одевает, содержит в роскоши. Мы проведем всю свою жизнь, перебрасывая мячи, глядя, как другие люди бросаются мячами, споря друг с другом о наилучших способах кидания мячей».

Ну, а это, если заимствовать их собственный светский жаргон, разве «честная игра»?

Но самое странное заключается в том, что измученная трудом часть человечества, которая отказывает себе во всем, чтобы содержать их в безделии, одобряет такой ответ. «Лоботряс-спортсмен», «Белоручка» - любимчик народа, его герой, его идеал.

Впрочем, быть может, я все это говорю просто из зависти. Сам-то я никогда не проявлял особой ловкости в подбрасывании мячей.

Рассказы Джерома Клапки Джерома по алфавиту.