А.В.Амфитеатров. Жар-Цвет. Часть вторая. Древо жизни. Дневник графа Валерия Гичовского. 16 мая
Отдали визит Лапоциньский с панною Ольгусей. В разговоре я назвал Ольгусю панной Лапоциньской и ошибся: оказывается, она - Дубенич. Это литовская шляхетская фамилия, давно поселившаяся в нашем краю. У Дубеничей в гербе крыса, которая грызет золотой желудь. Панна Ольгуся толкует свой герб таким образом:
- Крыса - это я, последняя из Дубеничей, нищая, как костельная крыса, а желудь - единственная пища, которою я могла бы пробавляться, если бы его велебность не кормил меня хлебом.
Насмешливое отношение к своему гербу показалось мне странным в польке: родовой гонор и родовое хвастовство держатся в поляке против всякого отрицания. Я знавал поляков с совсем выветренною душою: уж на что сильны в них католические привычки и национальное чувство, но, глядишь, и с ксендзами на ножах, и свободный мыслитель, и даже патриотическую жилку заглушил в себе, социалистом и космополитом почитает себя, а гонора шляхетского, гордости происхождением своим "по мечу и прялке" - нет, не забыл.
Спрашиваю Ольгусю:
- Вы коренная полька?
- Почему вас это интересует?
- Потому что в вашем произношении есто что-то не польское.
Оказалось, что мать ее - русская, и она долго жила в русском обществе, кочуя по городам средней России вслед за полком своего отца, пехотного офицера, пока ксендз Лапоциньский не взял ее к себе.
- Таким образом, мы с вами можем подать друг другу руки, - пошутил я, - мы однокровки! Моя мать тоже русская.
- С радостью! - возразила она и протянула мне ребяческим жестом обе свои ручки - мягкие, белые, теплые ручки... Я приложился к ним с огромным удовольствием.
Но сам ксендз Август - родовой поляк с гонором, и насмешки Ольгуси над крысою и желудем, кажется, приходились ему не по вкусу. Он прочитал мне целую лекцию о Дубеничах, Дубовичах, Дембских, Дембовских, Дембинских, Дубах просто, Дубах Больших и Малых, вышедших во времена оны с Карпат, потомством от великого Само Дуба и разметавшихся по всему славянскому, от Балтики до Адриатического моря.
Я вспомнил фамильную легенду Вучичей и рассказал ее. Ксендз Август с горячностью и даже с волнением подхватил, что с юности, от деда и отца знает это предание, хотя и с вариантом, что графская дочь попала в руки совсем не лесного духа, как в красивой балладе Лалы, но грозного колдуна и разбойника, державшего в подземелье под дубом тайный притон свой. Как бы то ни было и кто бы ни был покойный Само Дубович - леший или разбойник - вот уже второй раз судьба меня сводит с родом его и все - при ликвидации: в Лале угасала последняя Дубовичка, в панне Ольгусе кончается ветвь Дубеничей.
Кокетничала со мною Ольгуся весь вечер и на все лады - даже исторически.
- Мне, пане грабя, - говорит, - собственно, не знакомиться с вами, а бежать от вас следует.
- Это почему?
- Потому что вы мне опасны.
- Много чести, панна Ольгуся! Уверяю вас, что я - самый смирный человек на свете...
- Не верю! Да хоть бы и так... Все же вы Гичовский, а я Дубенич...
- Так что же?
- Как? Разве вы не знаете, что между Гичовскими и Дубеничами есть роковая связь?
- Неужели? Очень приятно слышать!
- Да уж там - приятно ли, неприятно ли... Вы слыхали, конечно, про Зосю Здановку?
- Ну, еще бы не слыхать!
Зося Здановка - героиня нашей фамильной легенды. Она жила лет полтораста тому назад, была простая шляхтянка с фольварка под Здановым. Грабя Петш Вавжинец Ботва-Гичовский, коронный атаман, наш предок, влюбился в Зосю, увез ее. Несколько лет они жили счастливо. Потом Зося умерла скоропостижно, как говорят, отравленная родными графа, струсившими за наследство. Для Зоей был выстроен палац и разбит парк в Зданове. Говорят, будто граф Петш похоронил Зосю где-то в парке, насыпал над нею курган и поставил ей чудесный памятник со статуей - такою прекрасною, точно в нее вошла душа Зоси, такою схожею, точно Зося ожила в ней. Но наследники уничтожили статую и приказали сровнять с землею могилу, оскорблявшую их аристократическую гордость. В народе же верят, будто эта дикая выходка имела ту причину, что невинно загубленной Зосе не лежалось спокойно в могиле: ее статуя стонала и плакала по ночам, бродила по парку и смущала черную совесть убийц.
- Так вот, - с торжеством продолжала панна Ольгуся. - Эта Зося была из Дубеничей, и я происхожу от нее по прямой линии.
Прецедент - нельзя сказать, чтобы неприятный. Признаюсь откровенно: я ничуть бы не прочь разыграть роль графа Петра при такой Зосе, как панна Дубенич.
У пана Августа, кроме шахмат, нашлась еще страстишка: он рьяный разбиратель ребусов, шарад, тайнописи и т. д. Очень рад: теперь я знаю, как занимать его и в то же время оставаться незанятым с ним самому. Я подсуну ему записную книжку Ивана Никитича Ладьина. В ней столько страниц написано шифром, что милейшему ксендзу хватит работы на месяц.