Борьба демократического и аристократического начала

Раздел I. Выработка типа верховной власти

 

Родовое княжение, не создавая Самодержавия, все-таки составляло почву, из которой идея Самодержавия, если она чем-либо порождалась, могла находить себе некоторые питательные соки для развития. Так и все остальные условия развития русской нации, каждое по своему, доставляли назревающей монархии свои услуги, создавали то, или иное, необходимое для нее условие.

Древняя Русь отличалась сильным социальным строем, причем первоначальные роды, вследствие колонизационных требований жизни народной, очень быстро разлагались на менее значительные, но более сплоченные патриархальные семьи. В этом отношении история сложения Русского народа весьма отлична от племен, колонизовавших Европу. Там племена, на родовом начале, захватывали сравнительно небольшие территории, на которых приходилось оседать прочно, без возможности такого колонизационного бродяжничества, как в России. В России племена родового периода захватили беспредельно широкие пространства, которые расширялись почти без сопротивления, во все стороны перед каждым желающим. Была и у нас борьба с первоначальными насельниками - финскими племенами. Но она не требовала больших сил. Кое-где ее вели князья (особенно Суздальско-Владимирские). Но вообще русские колонисты могли идти куда угодно не в больших силах, в твердом расчете найти новые земли, рыболовли, зверя и вообще все им потребное для жизни. Натиск южных хищников, отчасти и западных, даже побуждал уходить на новые места, причем для этого вовсе не требовалось переселения целыми родами. Один предприимчивый человек с семьей мог идти куда угодно. Так и было. В наших писцовых книгах даже вообще не встречаешь особенно больших семейств.

Наши роды поэтому легко распадались и трудно возрождались. "Задруга" , столь характеристичная для сербов, у нас, по всем данным исторических актов, осталась неразвитой. У нас "брели врозь", куда кто хотел, небольшими семьями. Хотя они разрастались на новом месте, но и там все желающие уходили врозь. Посему у нас главную силу получил отец семьи, домовладыка, а не родовой патриарх. В свою очередь, эти домовладыки, сходясь из разных мест на новой территории, естественно сплачивались в общину, которая столь же характеристична для русского племени, как "Задруга" для сербского. Община могла быть разросшейся семьей, но ни мало не необходимо, и как правило состояла не из родственников.

Эта колонизационная история Русского народа, при которой наше земледельческо-охотничье население постоянно меняло места жительства, разбивала родовой строй, и возвышала строй семейный, а вместе с тем и общинный, ибо необходимость взаимной поддержки связывала в общины целые волости.

Эти маленькие республики имели обширнейший круг управительных и распорядительных функций, и фактически представляли во множестве случаев даже единственную правительственную власть, какую имели над собой обыватели разных заброшенных в глуши поселений. Так развивалось обширное самоуправление и уважение к общей воле.

"Мир - великий человек", "куда мир - туда и мы", "мы от мира не отметчики" - с этими принципами Русский народ провел свою историю, и издревле ему "на миру и смерть красна". Отсюда развивалось значение "схода", "веча". Таким образом, в этой истории, требовавшей так много дружного сплочения сил, в народной жизни повсюду кишели зародыши принципа "народного самодержавия", и если они не получили государственного преобладания, то лишь по влиянию других условий, давших в народном сознании перевес единоличной власти.

Народные родовые общины, становясь городскими центрами, еще шире развивали свое самоуправление, и разрастались в целые государства, как Новгород. А рядом с этими ростками демократии, в той же Руси могучий социальный процесс вырабатывал и чисто аристократические элементы.

Профессор Романович-Славатинский отмечает в сложении Русской государственности три элемента: Князь, Вече и Дружина. "Эти элементы", говорит он, "находятся в постоянном колебании, то борясь между собою, то уравновешивая друг друга". Эта картина не специально русская, а всечеловеческая. Всякая здоровая, сильная социальная жизнь непременно развивает все эти три элемента власти: единоличную, аристократическую и демократическую. Вопрос государственного типа решается тем, которая из них будет признана народным сознанием за верховную, и какие отойдут на второстепенную управительную роль. У нас вопрос решился в пользу Самодержавия. Но и аристократия и демократия, в частностях, умели развивать огромную силу.

Вечевое демократическое начало, как сказано, местами чуть не выросло в Верховную власть. "Междоусобия князей, - говорит Иловайский, - и частая нужда искать поддержки у местного населения способствовали развитию и укреплению вечевых обычаев". Появлялся обычай "ряда", т. е. договора с князьями, причем князей даже иногда заставляли присягать. В Новгороде это вошло в постоянный обычай [Д. Иловайский, "История России", т. I, стр. 300]. Это уже начало признания народа за власть верховную.

В 1218 году в Новгороде посадник Твердислав очень ясно выразил принцип, что вече одинаково может распоряжаться князьями и посадниками. В это время в Новгороде происходили смуты, в которых был замешан посадник Твердислав. Князь Святослав заявил вечу: "Не могу быть с Твердиславом и снимаю с него посадничество". "А какая его вина?" - спросили Новгородцы. "Без вины", - отвечал Святослав. Тогда Твердислав сказал: "Радуюсь тому, что на мне нет никакой вины, а вы, братья, вольны и в посадничестве и в князьях". Князь таким образом официально низводился в разряд властей служебных, которыми самодержавный народ может распоряжаться по усмотрению. Чем же кончился спор? Новгородцы послали сказать князю: "Ты нам клялся ни у кого не отнимать должности без вины, и мы не допустим, чтобы у Твердислава отняли без вины посадничество..." Святослав уступил воле веча.

Это была, очевидно, уже вполне республика. Впрочем у нас была Вятка, которая и совершенно не знала князя, даже как учреждения служебного.

Аристократическое начало со своей стороны достигало местами не меньшей власти. Развитие княжеской владетельной аристократии шло об руку с развитием боярского слоя из среды дружины, оседавшей в вотчинах. Разбогатевшие и усилившиеся бояре подходили весьма близко к обедневшим и ослабевшим князьям, тем более, что боярский и княжеский слои постепенно роднились между собою, несмотря на отвращение князей от этого. Со стороны дружины издавна замечалась тенденция, не посягая на Верховную власть, смотреть на власть управительную, как на свое достояние. "Ты, княже, это от себя замыслил" (не посоветовавшись с дружиной), - говорили служилые, и на этом основании отказывались от повиновения воле князя. Претензии бояр в Галиче на власть дошли до того, что там был один случай, когда боярин Владимир казнил князя и сам "вокняжился" на место его. Правда эта попытка встретила единодушный отпор князей...

Притязания смешанного княжеско-боярского слоя проявлялись сильно даже в Москве, а в Западной Руси, с наступлением благоприятных условий - именно литовско-русская аристократия более всего способствовала превращению Польши в шляхетско-магнатскую "Речь Посполитую", с одной тенью королевской власти. Вообще можно сказать, что если Древняя Русь, одним течением своей государственности создала Московское Самодержавие, то другим течением она же создала аристократическую Польшу.

Это одновременное сильное развитые, как аристократического, так и демократического элементов, по совокупности, вносило очень много данных для торжества именно самодержавного принципа. Наличность сил, способных подняться до высшей степени развития, порождает борьбу между ними, борьбу, которая требует примирителя, третьего судью. Такой третий судья может быть допускаем борющимися сторонами Лишь в том случае, если он смотрит с точки зрения высшей справедливости, признаваемой обеими спорящими сторонами. Таким судьей естественно является единоличная власть, так как в личности человека может находить наилучшее выражение голос высшего нравственного начала. Но для возможности появления такого третейского судьи необходимо существование в нации сильного религиозно-нравственного идеала, дающего исходные пункты высшей справедливости. Это условие точно также давалось жизнью Древней Руси.

Мы, действительно, видим очень рано обращение к великому князю, как охранителю высшей справедливости, и посреднику между высшими и низшими, между аристократией и демократией. Значение Андрея Боголюбского было чрезвычайно поднято такими обращениями к нему со стороны ссорящихся князей городов.

Борьба аристократических и демократических начал, таким образом, сама способствовала возвышению единодержавия. А в то же время переход народа от родового строя к семейному подготовлял для растущей Верховной власти наилучший способ сохранения и осуществления династичности посредством наследования не родовой "лествицей" , а семейной "нисходящей линией". Эта новая идея наследования пробивает себе дорогу особенно в местностях наибольшего развития строя "земского", а не родового: в Руси Суздальской, с ее крестьянскими волостями-общинами и с ее боярством, осевшим в вотчинах. Идея наследования, развивавшаяся в народном быту, естественно отражалась в политике с соответственным типом наследственности княжеской власти.

Тихомиров Л. Монархическая государственность. Часть 3. Русская государственность