Соединение христианской и римской идеи

Раздел III. Византийская государственность

 

Держась в стороне от Римского языческого государства, христианство нимало не отрицало государственности и вообще принципа власти. Константин знал, что священные книги Ветхозаветного Израиля признаются у христиан Богодуховенными. Так было в Евангельские времена, а когда наступило время канона, эти книги вошли в него наравне с Новозаветным Писанием. Царская власть указана в будущем еще Моисеем, и цари помазывались посланниками Господа.

В учении Нового Завета сохранилось то же отношение к власти вообще и в частности к Государственной. Основной взгляд христианства связывал идею власти политической и общественной с идеей Божеского устроения и направления дел человеческих.

"Воздавайте Кесарево Кесарю, а Божие Богу", сказал Спаситель. Даже и Пилату Он сказал: "Не имел бы ты никакой власти, если бы не было тебе дано Богом". Апостол, наставляя повиноваться власти, прибавляет, что это делается "для Бога". Элемент власти настолько признается апостольским учением, что даже рабы христиан все-таки должны повиноваться господам, своим единоверцам. Нет власти не от Бога. Противящийся власти противится Божиему установлению.

Границы повиновения власти устанавливаются только необходимостью повиноваться Богу.

Как известно, это повиновение властям всегда мотивируется тем, что власть воздвигается Богом для блага самих же людей. Это относится равно к господам, которые должны благодетельствовать слугам, и к политической власти, которая должна охранять добрых и наказывать злых. Едва ли требуется подтверждать это цитатами, которыми полно Новозаветное Писание, и которые устанавливают твердо тот принцип, что власть несет на себе служение Богу, и сама от себя ничего не имеет. Власть таким образом рассматривается как обязанность перед Богом, и по Его велению перед людьми.

В этом ее ограничение, и христианство имело даже способы различать власть законную и незаконную в виде принципа, заставляющего воздавать Божие Богу. Душа человека, с ее нравственным миром - принадлежит Богу. Но засим, повиновение законной власти, той, которая служит Богу, вообще не имеет границ.

"Начальник есть Божий слуга, тебе на добро" (Римлянам ХIII, 1-4).

Не отрицая принципиально власти, даже если она принадлежит язычнику, христианство, при всей несправедливости и жестокости императоров, и при всем своем отчуждении от государства, имело как бы предчувствие религиозной миссии империи еще в то время, когда было гонимо. Известный апологет, св. Милитон, при Антонине, обращал внимание Цезарей на то характеристическое, по его мнению, обстоятельство, что империя появилась в мире одновременно с христианством. Это для него как бы намек на некоторую общность миссии. Одновременно с тем св. Милитон старается убедить Цезаря, что его обязанность выше просто исполнения "воли большинства".

"Может быть, - говорит Милитон, - иной скажет что не может делать того, что считает справедливым, потому что он царь, и должен исполнять волю большинства. Кто говорит так, тот по истине достоин смеха" ["Сочинения древних христианских апологетов. Св. Милитон Сардикийский"].

Царь, с точки зрения христианина, обязан исполнять не волю сената и народа, а Божию, т. е. быть на страже справедливости, хотя бы против нее и стояло "большинство".

Константин, по знакомству с христианством, мог понять, какой незыблемый устой власти способно дать ее подчинение источнику Божественной справедливости.

Он искал в христианстве идею Верховной власти, т. е. то содержание, которое дается ей христианской верой. В привнесении этой новой идеи, христианской монархии, и состоял переворот, произведенный им, благодаря которому он продолжил жизнь Римской империи еще на 1.000 лет, в ее Византийской переделке.

В чем же состояла идея Верховной власти Константина? По свидетельству Евсевия, близко его знавшего, император смотрел на себя, как на Божия служителя, действующего об руку с Церковью. Он понимал себя, как служителя Божия, получившего власть для того, чтобы привлечь род человеческий на служение "священнейшему закону", то есть христианскому. Он даже называл себя "епископом, дел внешних". Смысл этой формулы, - говорит проф. Курганов, - современники понимали так, что "император считал себя обязанным заботиться о мире святых Божиих церквей, наблюдать за точным исполнением церковных постановлений между своими подданными, мирянами и самим духовенством, и заботиться о распространении христианства между язычниками" [Курганов, "Отношения между церковной и гражданской властью в Византийской империи", Казань; 1880 г.].

Однако императорское служение Богу, не противореча этой формуле, получало направляющую идею, в законе Христовом, и для всех других государственных обязанностей Законодательство Константина получило редкую стройность с тех пор, как он взглянул на себя, по выражению Лебо, как на "наместника Божия". Вместе с тем оно прониклось человеколюбием и стремлением повсюду поддерживать добрых и искоренять злых.

Первый же акт по низвержении Максенция состоял у Константина в знаменитом Миланском эдикте 313 года, которым он, восстанавливая нарушенные имущественные права церквей, в то же время объявлял всеобщую веротерпимость для всех исповеданий. Этой веротерпимости он остался верен всю жизнь, запрещая только безнравственные культы и магию, которая представляла не только шарлатанство, но порождала много преступлений. Впоследствии, к концу царствования, он запретил языческие жертвы, но по-видимому более для того, чтобы подданные яснее видели его желание всех привести к христианству, а фактически языческие храмы, со всеми своими жертвоприношениями, процветали повсюду, где этого желало уцелевшее языческое чувство. Он в указе, призывающем всех к христианству, объявлял, что истинная вера не преследует и тех, кто упорствует в языческих заблуждениях.

Доносчики, ставшие бичом во время междоусобиц, были преследуемы им с жестокостью, которой вполне заслужили. Но оскорблениям величества он не давал значения, и когда бунтующие еретики изуродовали его статуи, Константин, на советы покарать дерзких, ответил лишь шуткою: "Я, - сказал он, - совершенно не чувствую себя раненым". Права личности обязаны ему множеством обеспечении. Он прекратил обращение свободных людей в рабство, и дал свободу ранее обращенным в рабство. Он ввел суровые кары за похищение женщин - очень распространенное в древнем мире. Он, вопреки политике прежних императоров, уничтожил все кары против безбрачных. Он установил, что при передаче рабов в другие руки не дозволено разлучать членов одной семьи. Несмотря на требования фиска, Константин уничтожил заключение недоимщиков в тюрьму и всякие уголовные против них преследования. Такими законами полно его царствование с начала до конца.

Но особенно характеристичны все законы, и их мотивировка, в отношении того, где выражалась сама сущность Верховной власти. Так он вообще считал дело правосудия, особенно лежащим на нем, как на представителе власти Божией. Кроме разных мер к улучшению механизма суда, Константин заявил принцип: "Мы думаем, что должно более принимать во внимание справедливость, нежели положительный закон". Применение этого возвышенного воззрения было, однако, предоставлено им только власти верховной. Судьи же должны были сообразоваться с положительным законом. При этом Константин дал судьям право обращаться к нему лично для разъяснения сомнительных случаев, но осужденный по такой консультации судей с императором - все-таки сохранял обычное право апелляции.

Точно так же Константин, считая себя ответственным за всех своих чиновников, неоднократно публиковал свои приглашения к подданным приносить ему безбоязненно жалобы на какие бы то ни было поступки должностных лиц, даже самых высоких. Вообще в Константине империя увидела Верховную власть, на каждом шагу смотрящую на себя, как на ответственное орудие Бога, исполняющее не свою волю, а Божественную справедливость, как власть, посланная Богом для служения на добро подданных [См. Lebau. Histoire du Bas-Empire стр. 114, 126, 134, 135, 205, 231, 378 и другие].

Каков же внутренний смысл той концепции Верховной власти, которую привел в мир Константин?

Он стал служителем Божиим: не людей, не республики, не "большинства", но Бога. От Бога он получил и обязанности и, стало быть, полномочия. Таким образом Константин явился представителем не какой-либо, хотя бы и христианской, народной воли, а выразителем народного нравственно-религиозного идеала. Понятно, что речь идет об идеале христиан, сплоченных в Церковь, и на которых воздвигал Константин свой принцип. Эта идея Верховной власти резко отделяет новый монархической принцип, как от прежнего римского абсолютизма, связанного с понятием о республике (сенат и народ), так и от восточного самовластия, которое проникало в империю с Диоклетианом.

Вновь народившийся византийский самодержец (автократор) выступил властью верховной в отношении подданных, но не безусловной, не абсолютной, ибо имеет определенное, обусловливающее эту власть содержание, а именно: волю и закон Бога, Которому он служит. Около этой Верховной власти стояла постоянная живая Церковь, носительница Божественной нравственной воли и сам самодержец был лишь членом, но не господином Церкви.

Отсюда содержание религиозно-нравственного идеала, этой мерки законности власти, постоянно одинаково предстояло перед автократором и подданными, препятствуя всяким в этом отношении недоразумениям.

В смысле идеала - новая монархия обещала миру наиболее совершенный государственный строй. Однако в действительности людям пришлось снова убедиться, как мало они способны осуществлять идеалы.

Как увидим далее, идея императорской власти, явившаяся с Константином, была парализована в Византии упорным влиянием старой римской идеи. Константин ввел новый принцип, но и старый не исчез, и византийский двуглавый орел прикрыл своими крыльями автократора, который был одновременно и христианским государем, носителем власти верховной, и римским Кесарем, носителем власти управительной, данной ему властью республики. Эта двойственность, характеризующая Византию, повлияла очень вредно на ее государственное строение. Но об этом ниже. Предварительно необходимо рассмотреть положение императора, как носителя христианской Верховной власти.

Тихомиров Л. Монархическая государственность. Часть 2. Римско-византийская государственность