Об уме. Рассуждение 2. Об уме по отношению к обществу. Глава I. Общая идея

 

Наука есть лишь отложение в памяти или фактов, пли чужих идей. Ум же в отличие от науки есть совокупность каких-либо новых идей.

Это определение ума верно; оно даже весьма поучительно для философа; но оно не может быть принято всеми: людям нужно определение, которое давало бы им возможность сравнивать различные умы между собой и судить об их силе и обширности. А если бы было допущено определение, данное мной только что, как могли бы люди измерить обширность ума человека! Кто мог бы дать точный список идей данного человека? И как отличить в нем науку от ума?

Предположим, что я претендую на открытие какой-нибудь уже известной идеи; для того чтобы знать, заслуживаю ли я в этом отношении быть признанным вторым изобретателем, людям нужно было бы сперва знать, что я прочел, видел и слышал, а они не имеют ни желания, ни возможности это знать. Помимо этого, допуская невозможное предположение, что люди могли бы точно исчислить количество и род идей какого-нибудь человека, я утверждаю, что вследствие такого исчисления люди часто вынуждены были бы признать гениальными таких людей, которых они не считают возможным назвать даже умными: таковы вообще все художники.

Каким поверхностным ни казалось бы нам какое-либо искусство, оно тем не менее скрывает в себе бесконечное число комбинаций. Однажды Марсель, приложив ко лбу руку, с устремленным в одну точку взором, замерев в позе глубокого размышления, воскликнул при виде своей танцующей ученицы: «Как много кроется в менуэте!» Несомненно, что этот танцор видел в манере сгибать, поднимать и ставить ноги недоступное обыкновенному глазу искусство, и его восклицание кажется нелепым лишь благодаря слишком большому значению, которое было придано маловажному делу. Но если искусство танца заключает в себе очень большое количество идей и сочетаний, то, кто знает, не заключает ли искусство декламации талантливой артистки столько же идей, сколько употребляет государственный деятель для составления системы управления? Кто возьмется отрицать, если заглянуть в наши старые романы, что в жестах, одеянии и заученных речах умелой кокетки заключается столько же комбинаций и идей, сколько требуется для построения какой-нибудь системы мира, и что - хотя и в очень различных областях - Лекуврер и Нинон де Ланкло обладали умом, равным уму Аристотеля или Солона?

Я не берусь со всей строгостью доказывать истинность этого положения, но хочу лишь дать донять, что, каким бы нелепым оно ни казалось, тем не менее нет никого, кто бы мог точно решить эту задачу.

Мы слишком часто бываем обмануты недостаточностью наших знаний и видим границы какого-либо искусства там, где их ставит наше незнание; но, предположив, что в этом отношении можно было бы вывести людей из заблуждения, я утверждаю, что, и просветив их, мы не изменили бы ничего в их способе суждения: они никогда не станут ценить какое-либо искусство в зависимости лишь от большего или меньшего числа комбинаций, необходимых для преуспеяния в нем: во-первых, потому что исчисление этих комбинаций произвести невозможно; во-вторых, потому что люди должны рассматривать ум лишь с той точки зрения, с которой его важно знать, т. е. в его отношении к обществу. А с этой точки зрения ум, утверждаю я, есть лишь совокупность более или менее многочисленных идей, не только новых, но еще и интересных для люден, и не столько с численностью и тонкостью, сколько с счастливым выбором идей связывают репутацию умного человека.

Действительно, если комбинации шахматной игры неисчислимы и если нельзя в ней усовершенствоваться, не усвоив большое их число, то отчего же люди не считают выдающихся шахматистов великими умами? Оттого, что их идеи не имеют значения для людей ни как приятные, ни как поучительные, н, следовательно, нет никакого интереса их уважать, а интерес управляет всеми нашими суждениями. Если люди всегда придавали мало значения заблуждениям, построение которых требует иногда больше соображения и ума, чем открытие истины, и если они уважают Локка больше, чем Мальбранша, это потому, что они сообразуют всегда свое уважение со своим интересом. Я на каких других весах могли бы они взвесить достоинство человеческих идей! Отдельный человек судит о вещах и о лицах по приятным или неприятным впечатлениям, которые он получил от них. Общество есть лишь собрание отдельных лиц и, следовательно, в своих суждениях может руководствоваться только своим интересом.

Эта точка зрения, с которой я исследую ум, есть, я думаю, единственная, с которой его следует рассматривать. Это единственный способ оценить достоинство каждой идеи, установить с точностью неопределенность наших суждений относительно этого и открыть, наконец, причину удивительного разнообразия взглядов людей по вопросу об уме - разнообразия, исключительно зависящего от различия страстей, идей, предрассудков, чувств, а следовательно, и интересов.

Было бы в самом деле странно, если бы общий интерес, оценивший различные поступки людей и давший им название добродетельных, порочных или дозволенных в зависимости от того, полезны, вредны или же безразличны они для общества, - было бы странно, если бы этот самый интерес не явился критерием уважения или презрения связанных с идеями людей.

Идеи, как и поступки, можно распределить по трем различным группам.

Идеи полезные: я беру это выражение в самом широком смысле и подразумеваю под этим словом всякую идею, способную поучить или позабавить.

Идеи вредные: те, которые производят на нас обратное действие.

Идеи безразличные: именно все те, которые, будучи недостаточно приятными сами по себе пли став привычными, не производят на нас никакого впечатления. Существование таких идей кратковременно, и они, так сказать, лишь на мгновение могут быть названы безразличными; их длительность или следование одной за другой, делающее их скучными, заставляет переносить их в группу идей вредных.

Чтобы дать понять, насколько этот способ рассматривать ум плодотворен, я буду применять установленные мной принципы последовательно к поступкам и идеям и докажу, что везде, во все времена - как в области нравственности, так и в области ума - суждения отдельных лиц были продиктованы личным интересом, а суждения целых народов - общим интересом и что таким образом всегда как у общества, так и у отдельных лиц источником похвалы является любовь или благодарность, источником презрения - ненависть или месть.

Чтобы доказать эту истину и показать точное и постоянное сходство способов наших суждений о поступках и мыслях людей, я рассмотрю честность и ум в различных отношениях: во-первых, в отношении к отдельному лицу, во-вторых, к небольшому обществу, в-третьих, к целому народу, в-четвертых, к различным векам и различным странам, в-пятых, к целому миру; в моих изысканиях, опираясь всегда на опыт, я покажу, что с каждой из этих точек зрения интерес есть единственный способ оценки честности и ума.

Гельвеций. Рассуждение 2. Об уме по отношению к обществу