Об уме. Рассуждение 3. Об уме. Глава XXVII. Об отношении между фактами и вышеизложенными принципами

 

Опыт опровергает, по-видимому, мои рассуждения, и это кажущееся противоречие может вызвать сомнения в моей теории. Если бы все люди, скажут мне, обладали одинаковыми умственными способностями, почему же тогда в королевстве с населением от пятнадцати до восемнадцати миллионов мы находим мало людей, подобных Тюренну, Рони, Кольберу, Декарту, Корнелю, Мольеру, Кино, Лебрену и другим, составляющим славу своего века и своей страны?

Для решения этого вопроса пусть подумают, стечение какого множества обстоятельств необходимо для создания людей, знаменитых в той или иной области. Тогда увидят, что такое благоприятное стечение обстоятельств бывает крайне редко и что первоклассные гении должны быть действительно редкими.

Предположим, что во Франции шестнадцать миллионов человек, одаренных величайшими умственными способностями. Предположим также, что правительство одушевлено живым стремлением развить эти способности; если, как показывает опыт, книги, люди и все средства, необходимые для развития в нас умственных способностей, находятся лишь в богатом городе, то, следовательно, людей, сведущих в различных отраслях науки и искусства, нужно искать среди тех восьмисот тысяч, которые живут или же долго жили в Париже. Далее, если из этих восьмисот тысяч отнять половину, т. е. женщин, воспитание и жизнь которых ставят препятствия их достижениям в науках и искусствах; если еще вычеркнуть детей, стариков, ремесленников, поденщиков, слуг, монахов, солдат, торговцев и вообще всех, кто по своему состоянию, положению, богатству несут какие-то обязанности или же отдаются развлечениям, наполняющим часть их дня; и если, наконец, взять только тех немногих людей, которые с детства пользуются средним достатком, не испытывая иного огорчения, кроме невозможности помочь всем несчастным, и спокойно и всецело могут отдаваться изучению и размышлениям, то ясно, что их число не превысит шести тысяч. Из этих шести тысяч едва лишь шестьсот одушевлены стремлением к познанию; из них же едва лишь половина жаждет этого познания настолько пылко, чтобы взрастить в себе великие идеи. Но и на этих найдется едва лишь сто человек, у которых с желанием учиться связаны постоянство и терпение, необходимые для усовершенствования их талантов, и которые, таким образом, соединяют в себе два качества, почти никогда несоединимые у людей тщеславных, слишком торопящихся выказать себя. И наконец, из этих ста, может быть, останется только пятьдесят, которые уже в ранней юности старательно изучали определенную отрасль знания, были нечувствительны к любви и нечестолюбивы и не растратили в слишком разнообразных занятиях, или же в наслаждениях, или в интригах времени, потеря которого невознаградима для человека, желающего усовершенствоваться в той или иной отрасли науки или искусства. Если же это число разделить между различными отраслями науки, то останется только по одному или по два человека для каждой, и если я вычту из них лиц, не читавших источников и не живших с людьми, наиболее способными просветить их, и еще тех, чьи успехи были остановлены смертью, превратностью судьбы или иными подобными случайностями, то, утверждаю я, при настоящей форме правления, многообразие обстоятельств, благоприятное совпадение которых совершенно необходимо для образования великих людей, мешает увеличению их числа, и, следовательно, люди гениальные должны редко встречаться.

Словом, единственно в свойствах нравственного порядка (dans Ie moral) нужно искать истинную причину умственного неравенства. И чтобы понять недостаток или обилие великих людей в разные века и в разных странах, не нужно более искать причин этого во влиянии воздуха, в различных климатических условиях и тому подобных объяснениях, которые всегда приводились и всегда опровергались опытом и историей.

Если температура различных климатов имеет такое влияние на души и на умы, то почему же римляне, столь великодушные, столь мужественные при республиканском правлении, стали теперь такими слабыми и изнеженными? Почему греки и египтяне, некогда славные своим умом и доблестью и возбуждавшие восхищение всего мира, теперь вызывают его презрение? Почему азиаты, бывшие мужественными, когда они назывались элеамитами, трусливыми и ничтожными при Александре, когда они назывались персами, стали под именем парфян наводить ужас на Рим в тот век, когда римляне еще ничего не потеряли из своей прежней храбрости и дисциплины? Почему лакедемоняне, бывшие наиболее храбрыми и добродетельными из греков, до тех пор пока они были ревностными последователями законов Ликурга, потеряли эти оба качества, когда после Пелопопносской войны допустили у себя золото и роскошь? Почему древние катты, столь страшные галлам, не сохранили прежнего мужества? Почему евреи, так часто терпевшие поражение, выказали под предводительством Маккавеев3 храбрость, достойную самых воинственных народов? Почему науки и искусства, то культивируемые, то презираемые у различных пародов, постепенно обошли почти все страны?

В одном диалоге Лукиана философия говорит: «Не в Греции была моя первая обитель. Прежде всего я направила свои шаги к Инду, и индус покорно сошел со своего слона, чтобы внимать мне. Из Индии я направилась в Эфиопию; затем я перешла в Египет; из Египта я перешла в Вавилон; я остановилась в Скифии; я вернулась через Фракию. Я беседовала с Орфеем, и Орфей перенес меня в Грецию».

Почему из Греции философия перешла на Запад, с Запада в Константинополь и в Аравию? И почему, снова переходя из Аравии в Италию, она нашла приют во Франции, в Англии и даже в северной Европе? Почему в Афинах мы не встречаем больше Фокиона, в Фивах - Пелопида и в Риме - Деция? Температура в этих странах не изменилась; чему же приписать переселение искусств и наук, мужества и добродетели, если не причинам духовного порядка?

Этими причинами мы можем объяснить множество тех политических явлений, которые тщетно пытаются объяснить причинами физическими. Таковы завоевания, осуществленные северными народами, рабство народов восточных, склонность этих же пародов к аллегориям, превосходство некоторых народов в известных отраслях науки, превосходство, которое перестанут, мне кажется, приписывать различию климатических условий, после того, как я кратко укажу на причину этих главных явлений.

Гельвеций. Рассуждение 3. Об уме.