"Мастер и Маргарита": за Христа или против? Есть ли защита от Воланда?

 

Воланд, конечно, не считает свои силы ограниченными. Но есть в романе две сцены, которые показывают, что и у него есть некий весьма могущественный противник.

Первый эпизод: буфетчик выходит из проклятой квартиры, где он требовал настоящих денег вместо фальшивых. "Голове его почему-то было неудобно и слишком тепло в шляпе; он снял ее и, подпрыгнув от страха, тихо вскрикнул. В руках у него был бархатный берет с петушьим потрепанным пером. Буфетчик перекрестился. В то же мгновение берет мяукнул, превратился в черного котенка и, вскочив обратно на голову Андрею Фокичу, всеми когтями вцепился в его лысину. Испустив крик отчаяния, буфетчик кинулся бежать вниз, а котенок свалился с головы и брызнул вверх по лестнице". Буфетчик вообще "богобоязнен": его покоробило от того, что стол в комнате Воланда был покрыт церковной парчой, от Аннушки он отстраняется словами "оставь, Христа ради" и сбегает по лестнице, крестясь. Свою жизнь он доживает уже вне буфетного мухлежа (тем более странно, что в фильме В. Бортко буфетчик ни разу не крестится).

Второй эпизод - когда Азазелло уносит души Мастера и Маргариты на конях-призраках (фестралах). "Трое черных коней храпели у сарая... Маргарита вскочила первая, за нею Азазелло, последним мастер. Кухарка, застонав, хотела поднять руку для крестного знамения, но Азазелло грозно закричал с седла: - Отрежу руку! - он свистнул, и кони, ломая ветви лип, взвились и вонзились в низкую черную тучу".

Как видим, крестное знамение крайне неприятно для воландовской нечисти. Безнадежно расцерковленный читатель 60-70-х годов этой детальки не понимал. Но современники Булгакова еще прекрасно помнили эти вещи. И вполне могли заметить эту неувязочку. Ведь если верить Воланду (и атеистической пропаганде), то на кресте был распят просто философствующий неудачник. Бояться креста в таком случае не больше поводов, чем страшиться изображения собак, когда-то растерзавших Гераклита или пугаться рисунка чаши, из которой испил свою смерть Сократ.

Так отчего же образ креста, крестное знамение так страшит сатанистов? Значит, последствия Распятия - нечто гораздо большее, нежели прогулка "молодого человека" с Понтием Пилатом по дорожке лунного света... И распят был на том Кресте, наверно, не просто "молодой человек". Кстати, во всем тексте романа Мастера ни разу не употребляется слова "крест" и "распятие".

У Гете при первой встрече Фауста с Мефистофелем действие крестной силы описано точно:

Вот символ святой,
И в дрожь тебя кинет,
Так страшен он вашей всей шайке клятой.
Гляди-ка, от ужаса шерсть он щетинит!
Глазами своими
Бесстыжими, враг,
Прочтешь ли ты имя,
Осилишь ли знак
Несотворенного, Неизреченного,
С неба сошедшего,
В лето Пилатово
Нашего ради спасенья распятого.

И еще говорящая деталь: когда Воланд осматривает Москву с крыши дома Пашкова, "Его длинная широкая шпага была воткнута между двумя рассекшимися плитами террасы вертикально, так что получились солнечные часы. Тень шпаги медленно и неуклонно удлинялась, подползая к черным туфлям на ногах сатаны".

Эта подробность непонятна без знакомства с либретто оперы Шарля Гуно "Фауст" (у Гете этой сцены нет).

Мефистофель шпагой протыкает бочонок, нарисованный на вывеске таверны и просит "господа Бахуса" излить вина. Из рисунка хлещет вино. Брат Маргариты Валентин отказывается принять такой дар - тогда вино вспыхивает огнем. Упоминание Мефистофелем имени Маргариты заставляет Валентина обнажить шпагу. Но его шпага разбивается на куски в воздухе, даже не входя в соприкосновение со шпагой Мефистофеля... Валентин понимает, что перед ним сатана. Мефистофель же своей шпагой очерчивает круг вокруг себя.

Дальше есть примечательное расхождение между партитурами оперы на русском и французском (оригинальном) языках. По русски: "Мы разрушим демона власть и сразимся мы с силой тьмы!". В оригинале все более трагично: "Из ада пришел тот, кто затупил наше оружие. Мы не можем отбить чары".

И тут Валентин восклицает: "Но поскольку ты разбиваешь сталь, смотри! Вот крест святой, он нас спасет от ада!"

Тут Валентин и его друзья обращают свои шпаги острием вниз, а, значит, крестообразными рукоятками - вверх. И так, зажав в руках шпаги, которым они придали значение Креста, они наступают на Мефистофеля. Тот судорожно корчится, будучи не в состоянии выносить вида креста. В конце концов под защитой креста вся компания уходит от Мефистофеля...

Но в Москве Храма Христа нет. Кресты снесены. Осталась лишь тень от креста. Тень не может бороться с "повелителем теней"; она покорно "подползает к туфлям".

Булгаков демонстрирует хорошее знание церковного богословия: геометрическое перекрестие не есть Крест. Точнее - и оно может стать Крестом, если тот, кто смотрит на него, сопрягает с ним смысл Креста. Если я в минуту беспомощности в кресле у стоматолога смотрю в оконный переплет и в этом переплете вижу образ Креста, то для моей молитвы эта обычная оконная рама становится Крестом. Но если некто наносит тату в виде распятия или носит крест как бижутерию -то для его души даже самое каноническое по форме Распятие не будет защитой.

Поэтому и не нужно никакого внешнего церковного действия для освящения Креста: "Крест бо освятился есть кровью Христовою и освящает вся - люди и воду, а креста никтоже", - объяснил владимирский собор 1274 года. Поэтому и обломок шпаги может стать образом креста, иконой в ту же минуту, когда христианин пожелал видеть его в таком качестве, минуя посещение храма и церковный обряд, совершаемый священником. "Иконе Христовой надо воздавать поклонение не как веществу, но как самому Христу, ибо чествование образа восходит к Первообразу и действием ума вещество не смешивается с начертанным образом".

Поскольку же христианина рядом с Воландом на московской крыше не было, а сам Воланд явно не намерен действием своего ума отождествлять тень от шпаги с Крестом Христовым, то для него тень остается тенью, геометрия - геометрией.

В "Фаусте" Шарля Гуно (а эту оперу Булгаков слушал неоднократно) также упомянуты церковные средства защиты от злой силы: Мефистофель налагает на Зибеля (друг Валентина - брата Маргариты) проклятие: все цветы, что он срывает для Маргариты, тут же вянут. Но Зибель омывает руки святой водой - и чары разрушаются. Валентин же в решающую минуту оказывается беззащитен перед Фаустом и Мефистофелем потому, что в досаде на свою сестру он срывает с шеи святой образок, подаренный ему Маргаритой и бросает его на землю. Мефистофель тут же шепчет про себя: "Ты об этом пожалеешь!".

Так что упоминание церковных таинств как силы, более могущественной, чем сатана, было вполне в традиции европейской фаустианы (или же, шире - "готического романа"). Булгакову нужно было лишь намекнуть на нее - и у образованных читателей возникал вполне ясный и четкий ассоциативный ряд.

Этот намек Булгаков и делает упоминанием о реакции нечистой силы на крестное знамение. Эти детали тем более выразительны, что в окончательном тексте романа церковная тематика полностью отсутствует. Крестное знамение, да иконка, за которой прячется Иван Бездомный - вот и все признаки существования Церкви в булгаковской Москве. Но sapienti - sat.

Да, и еще об одном Воланд проговаривается: у него нет власти над философом, доказавшим бытие Бога - Кантом: "Он уже с лишком сто лет пребывает в местах значительно более отдаленных, чем Соловки, и извлечь его оттуда никоим образом нельзя, уверяю вас!". Тот, кто собирает на свой бал Калигулу и Мессалину и прочих негодяев всех веков, "никоим образом" не может потревожить Канта. Это не его "ведомство". Так что неправа Маргарита, восклицающая в адрес князя тьмы - "Всесилен!".

Диакон Андрей Кураев. "Мастер и Маргарита": за Христа или против?